А  Р  Х  И  В  Портала "Культура"
Портал
Культура
28 мар 2024, 15:10
УРАЛ: UTC + 5 часов

««

П
У
Б
Л
И
К
А
Ц
И
И

««


 

Правила форума


1. В этом форуме обсуждаются художественные произведения, опубликованные на данном сайте, а также связанные с ними или поднятые ими вопросы.
2. Допускается обсуждение любых вопросов, связанных с искусством. Приветствуется созидательное, жизнеутверждающее направление.
3. Не допускается размещение на форуме произведений искусства, основанных на депрессивной и иной психической патологии, а также гламура, эпатажа и пошлости.

Убедительная просьба познакомиться с ОБЩИМИ ПРАВИЛАМИ УЧАСТИЯ.



Форум закрыт Эта тема закрыта, Вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 179 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5 ... 12  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 19 май 2011, 17:43 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
ЮРИЙ КУРАНОВ
Лирические новеллы избранных книг

БАБЬЕ ЛЕТО

Весь день паук ткал в травах. К вечеру между высокими листьями травы уже колыхался густой клубок, висящий на длинных крепких растяжках.
С рассветом пришла в паутину роса. С восходом установился в паутине луч света, и тонкие, туго натянутые нити засверкали. Покачиваемые ветром, они то светились голубизной, то наливались белым блеском, то покрывались летучим багряным инеем. Они сплетались в светящиеся веерные перекрытия, в стрельчатые готические своды, ажурные шпили, аркады! Этот маленький клубок переливающегося света был похож на все дворцы прошлого одновременно.
Это было так удивительно, что сам паук изумленно припал к земле да так и глядел со стороны, пока не ушла роса

ЗВУЧНОСТЬ ЛЕСА
В глубине ели, в самой тишине ее, тронуть смычком скрипку - и звук пойдет по всему стволу, по каждой ветке. Ель замрет от звучания, сделается тоньше и стройнее, а хвоя засветится, словно упала роса или расцвел иней. Не нужно приближаться к ели ухом, только приложить ладонь, но ладонь должна быть добрая.
Так стоять можно долго, на лице ощущая не ветер, а дыхание ветвей. Дорога пусть уходит пока одна, спускается под уклон почти к самому озеру и тоже замрет на берегу. Там березы столпились. Береста их порозовела при низком свете солнца, как розовеют на морозе щеки. Озеро заснежено, даже неприметны берега. Ходит по середине озера ворона и что-то бормочет себе под нос. А что бормочет, разобрать издали трудно. Пора шагать дальше, отнять ладонь от ели, от ее ствола и чувствовать на ходу, как в ладони еще живет и чуть замирает мелодия

В лесу легкий ветер перебирает иней, и тот как бы освещает дорогу мелкой зернью. И в ярком солнце видно, что стоит кто-то на дороге впереди. И не уходит, а так себе, шагает. В косынке синей, коротком пальто березового цвета, в валенках, похожих на сапоги. И чуть размахивает веткой в правой руке. Поднимет голову и смотрит на деревья, в небо. Стоит и словно ждет.

ТИШИНА ЛЕСА

Сквозь безветрие лесов пришел еле обозначившийся острый крик. Тотчас же, не повременив, сорвался с липы ясный лист. Он послушно закачался в плавном воздухе. Будто к нему был послан заблудившийся голос тот.
«Услышал», – подумалось мне о нем.
Лист осторожно лег вдали на моховые топи леса и подал тишине слабый шорох. «И я услышал», – подумалось мне о себе под темной прозрачностью высокого ельника, кое-где пробитого кленом и липой.
И я услышал.
ЗОЛОТОЙ ОЛЕНЬ

Перед краем лесного оврага неожиданно меня встретил олень. Он двигался глубоко внизу навстречу овражному ветру, и над оврагом видны были только рога. Рога были тонкие, вычерченные с певучей плавностью почти прямых линий, так обязательных для всякого благородного оленя. Но на концах рогов колыхались тончайшие и узорные пластины пламени. Пламя покачивалось в такт шагу и в размер полета ветра.
И, лишь очнувшись от минутного ошеломления, сумел я понять, что вижу обычный клен, клен старый, стройный, пообдутый ветрами.
Теперь как вспомнишь про него да про другие клены глухоманей, так и чудится, будто замерли по осенним лесам золотые олени.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 23 май 2011, 14:27 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
АЛЕКСАНДР КУПРИН

СКРИПКА ПАГАНИНИ

Кому не известна легенда о том, как великий скрипач и композитор Николо Паганини, родом венецианец, продал дьяволу свою душу за волшебную скрипку? В это предание верил даже такой безбожник, скептик и насмешник, как славный поэт Генрих Гейне. Зато мало кто знает о том, как закончилась эта богопротивная сделка и кто в ней оказался победителем: человек или враг человечества? Среди венгерских бродячих цыган ходит одно смутное предание. Верить ему или не верить — это уж как хотите.

Очень немилосердна была судьба к молодому Николо в тот год, когда долги, неудачи и сотни мелких неприятностей заставили его бежать из Венеции в Вену, где он — странствующий музыкант — играл на свадьбах или обходил со своей дешёвой скрипкой кабачки последнего разбора. В приличные гостиницы его не пускали по причине его плохой одежды, состоявшей из лохмотьев.

Но особенно тяжёлый, проклятый день выпал для него 21 октября. С самого утра шёл непрерывный холодный дождь со снегом. Дырявые башмаки артиста так промокли, что обратились в кисель и хлюпали на каждом шаге, брызжа фонтанами грязи, и сам Паганини был весь мокрый и грязный, как чёрный пудель, вылезший из болота.

Падал на город мутный, жёлтый, зловещий вечер. Едва светили сквозь дождь редкие фонари. В такие погоды людские сердца неохотно раскрываются навстречу чужому горю и чужой бедности, между тем как бедняк вдвойне ощущает холод, голод и сиротливость.

В течение всего дня Паганини не заработал ни гроша. Только уже поздно вечером пьяный лудильщик дал ему недопитую кружку пива, стряхнув в неё, кстати, пепел из своей трубки. А в другом месте подкутивший студент швырнул ему три крейцера и сказал:

— Вот тебе плата за то, чтобы ты перестал играть!

Паганини взял эту злую подачку и заскрежетал зубами: «Ладно! Когда я буду знаменит — попомнишь ты у меня эти три крейцера!»

Надо сказать, что, вопреки всем несчастиям, Паганини никогда не сомневался в своём гении. «Мне бы только порядочную одежду, благоприятный случай да хорошую скрипку — и я удивлю весь мир!» Из последнего трактира его просто-напросто выбросили на улицу, потому что он оставлял за собой целые озёра воды. На три крейцера Паганини купил маленький белый хлебец и ел его без удовольствия, идя по дороге к дому. Когда же он, усталый, с трудом взобрался на верхний этаж, в свою голую чердачную клетушку, то смертное отчаяние и бешеная злоба охватили его мрачную душу. Ударом ноги он отшвырнул свою жалкую отсыревшую скрипчонку в угол и, бия себя в грудь кулаками, возопил:

— Диавол! Диавол! Если ты не глупая бабья выдумка, если ты воистину существуешь, то приди ко мне сейчас же! Дёшево продаётся гордая человеческая душа вместе с творческим гением. Поспеши же! Иначе какая тебе будет корысть от повесившегося бедняка?

И диавол немедленно явился. Явился вовсе не в серном дыме, не с отвратительным запахом козла, не с раздвоенными копытцами вместо ступнёй, без малейших признаков хвоста,— в скромном виде старенького нотариуса или стряпчего, в сером опрятном камзоле со старинными желтоватыми кружевами. Чернильница, гусиное перо и подержанная контрактная книга — всё это находилось при нём и было не спеша, деловито разложено на хромоногом столе. Ярко вспыхнул огонь в масляной лампе.

— Видите, юноша,— начал спокойно диавол. — Я к вам явился без всякого балаганного шума и треска, без всяких адских запахов и костюмов, и расписки непременно кровью я от вас не потребую. Оставим эту дурацкую бутафорию скудному и болезненному воображению средневековья. Наш век — век вежливости, прозы и арифметики. Не буду скрывать от вас, что нам, чертям, гораздо выгоднее и удобнее в нашей торговле услужливость и честность, чем наивный обман. Поэтому не удивитесь тому, что в нашей сделке я буду не только покупателем, но, если понадобится, то иногда и вашим адвокатом. Итак: что вы желаете получить за вашу душу?

— Денег! Золота! Без конца золота!

— Видите, вот вам уже и понадобилась моя юридическая помощь. Ничего нет легче, как потребовать от диавола денег. Это всякий лопоухий молодой дурак сумеет заказать. Ну, а что вы скажете насчёт славы?

— Пустяки! Славу можно купить за деньги. Надо только не особенно скупиться.

— Нет, мой друг, вы говорите опрометчиво. Золотом можно купить только льстецов. Но такая слава не перешагнёт за пределы того круга, который составляют ваши льстецы и в центре которого находитесь вы, оглушённый низкими похвалами прихвостней. Нет, вы лучше скажите мне о чём-нибудь другом. Например, о любви.

— Чёрт возьми! Да ведь любовь уже наверно покупается легче всего!

— Всякая? Вы так думаете? Напрасно, совсем напрасно, мой молодой Николо! Если бы всякая любовь продавалась, то уж давным-давно земной шар и вся вселенная были бы в совершеннейшей и вечной власти диавола и нам, его сотрудникам, приходилось бы только жиреть в бездействии на казённых харчах. Хотите, я вам скажу один страшный секрет? Хотите знать, почему диавол так несчастен? Потому что он всеми своими силами хочет любить, но не может... Нет, юноша, если вы хотите заключить со мною сделку, выгодную и почётную для обеих сторон, то остановитесь на ваших первых, скромных условиях: хорошая одежда, удачный случай и прекрасная скрипка.

Паганини раздумывал в течение нескольких минут и потом сказал нерешительно:

— От своего намерения я не отступаюсь. Мне кажется, что вы как будто бы правы, господин стряпчий. Но только не слишком ли дешёвую плату я потребовал впопыхах за мою бессмертную душу, заранее осуждённую на бесконечные муки? Стряпчий молча нагнулся, вытащил из-под стола большой, старинный, потёртый на углах футляр из буйволовой кожи и бережно передал его Паганини.

— Можете сами поглядеть на скрипку и даже испробовать её. Это — бесплатно. Паганини почтительно отстегнул бронзовые золочёные застёжки футляра, вынул и расстелил на столе три покрывала, которые окутывали инструмент: замшевое, бархатное и шёлковое,— и вот волшебная скрипка, высоко поднятая вверх, показалась во всей своей красоте, так пленительно похожая своим строением на фигуру нагой, совершенно сложённой женщины, с её маленькой головкой, длинной, тонкой шеей, покатыми плечиками и гармоничным переходом нежной талии в плавные мощные бёдра.

— Это не Страдивариус, — воскликнул восхищённый Паганини, — но это также не Амати, не Гварнеро и не Гваданини! Это идеал скрипки, дальше которого человек не пойдёт, не может пойти! Так, значит, вы позволите мне немного поиграть на ней?

— Да... пожалуйста, — как-то вяло, нехотя и скучно согласился чёрт. — Я вам сказал.

Струны скрипки были уже настроены, и смычок в меру натёрт калофонием. Когда же Паганини заиграл на ней могучую пламенную импровизацию, то он сам впервые понял — какой крылся в нём великий талант, заглушённый до сей поры нищенским прозябанием. И он сказал почти весело:

— Хозяин, я к вашим услугам, и благодарю вас за умные советы. Но почему, скажите мне,— если это только вам не трудно, — почему вы как будто приуныли и омрачились, точно обиделись на меня?

— Если говорить по правде, — сказал чёрт, поднимаясь со стула, — меня немного огорчает то, что вы оказались бесконечно талантливее, чем я мог предположить. Однако слово есть слово. Скрипка эта — ваша, владейте ею пожизненно. Вот вам небольшой мешочек с золотом; это на первое время. Завтра к вам придут: портной с придворным костюмом и лучший венский парикмахер, а через день вы выступите на том музыкальном состязании, которое торжественно устраивает сам эрцгерцог. Теперь, будьте любезны, подпишитесь вот в этой строке. Так. Хорошо. Мерси и до свидания, молодой человек.

— До скорого? — спросил лукаво венецианец Паганини.

— Вот этого я уже не знаю,— ответил сухо чёрт. — Я думаю, что до положенного вам срока, не ближе. Ведь вы у меня не просили долголетия?.. Мои комплименты, маэстро!

Диавол ни в чём не обманул скрипача. Всё случилось по предвиденному им плану. После музыкального турнира у наследника престола сразу вошла в зенит звезда Паганини, засияла ослепительно и не бледнеет даже до наших времён. Но сам Николо Паганини стал несчастнейшим человеком на свете. Неудовлетворённые страсти, ненасытное честолюбие, бешеная жадность к деньгам и вместе с нею отвратительная, самая мелочная скупость; зелёная зависть не только к прежним артистам, не только к современникам, но и к будущим великим скрипачам отравили и испепелили его душу. Нередко он писал свои музыкальные сочинения в таких трудных нотных комбинациях, которые исполнить на скрипке мог только один он, но невольное признание безграничности искусства говорило ему, что некогда придёт другой музыкант и сыграет легче его диавольские шарады и пойдёт дальше него. И этого, будущего, он заранее ненавидел.

Сделавшись миллионером, он всё-таки собирал на улице бумажки, обрывки верёвок и всякую другую труху, а дневное его пропитание никогда не превышало одного талера.

Сколько прекраснейших женщин, упоённых его сверхъестественным искусством, приходило к нему, чтобы отдать ему себя, своё сердце, судьбу и кровь, и всегда он брезгливо отворачивался от них, убеждённый, что они хотят его золота. А одной знатной даме, супруге председателя государственного совета, жаждавшей разделить с ним и славу, и богатство, и любовь, и позор развода, он сказал, бросив на стол мелкие монеты: «Передайте вашему мужу эти три крейцера. Он мне их дал когда-то за то, чтобы я не играл больше на скрипке; вас же я прошу уйти, я сейчас занят упражнениями...»

Сколько истинных друзей и почитателей он оттолкнул грубыми словами: «Ты гонишься за моими деньгами или стремишься попасть на буксир моей славы». Воистину он был жалок и страдал глубоко, и не было ему утешения. Ибо не верил он никому.

Когда же настал срок его смерти и пришёл к нему Серый Нотариус, то Паганини спокойно сказал ему:

— Хозяин, я готов. Но скажу вам, что в жизни моей не было радости.

Серый Нотариус устало возразил:

— Да, признаться, и у меня от вас не было никакого барыша. Оба мы заключили невыгодную для нас сделку. Поглядите на список контрактов. Там вашего имени нет совсем. Оно стёрлось, оно кем-то вычеркнуто. Кем-то, кого мы не смеем называть.

— Что же я стану теперь делать? — снисходительно спросил Паганини.

— Ровно ничего, — ответил Серый Нотариус. — Ровно ничего, мой друг. Я поквитался с вами уже тем, что не пропускал ни одного вашего концерта. Это мне у моего начальства было поставлено в минус. Но и вы, в свою очередь, поквитались с тем, чьё имя неназываемо. Видите ли, настоящее искусство не от нас, а от Него, а кто сочтёт эти счёты? Прощайте. Теперь навсегда. Скрипку я оставляю у вас. Ах, нет! Не страшитесь за меня. Это только маленькие служебные неприятности. Прощайте же...

Наутро нашли великого Паганини мёртвым; лоб его и морщины были, как и при жизни, горды и суровы. На устах же его лежала блаженная, счастливая улыбка. Дьявольская скрипка пропала навсегда.

1929


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 24 май 2011, 13:11 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
АМИН АР-РЕЙХАНИ
АФОРИЗМЫ
Жизнь — ущелье между двумя вечностями и вспышка молнии среди двух черных туч.

Кто для своих материальных нужд и земных целей избирает путь религии, лживого благочестия, ханжества, перемены окраски, тот так же далек от религии и Бога, как Земля от самых далеких планет.

В каждом человеке есть искра добра, которую не тушит пепел заблуждения, как бы он ни был густ. В каждом человеке остается частица любви и истины, как бы он ни погряз в злодеяниях, насколько бы ни ушел с прямой дороги.

Главное достоинство труда состоит в том, чтобы он сам по себе был и целью, и средством, чтобы наслаждение было в нем, а не в его результатах.

Мудрец не боится смерти, так как знает, что смерть далека от человека, пока он жив, а когда человек умрет, он сам далек от смерти.

Невежество и страх — близнецы; отец их — гнет, а мать — покорность. И весь дух этой семьи — рабский.

К числу непреложных истин относится та, согласно которой человек, сколь бы высоко он ни поднимался по лестнице Жизни, всегда видит со своего места того, кто ближе к вершине, чем он. И сколь бы низко ни опускался человек и ни отступал, он никогда не встанет на последнюю ступень, ниже которой не стоял бы никто.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 07 июн 2011, 09:17 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
МИХАИЛ ПРИШВИН

ЛЕСНАЯ КАПЕЛЬ



Бывало мы, любознательные мальчики, ломали наши игрушки и всякие подарки даже часы с целью узнать что там внутри. Так точно и в школах в старое время учили нас обращаться с природой. Выведут в поле, мы возьмем по цветку и ну обрывать лепестки и считать сколько у цветка лепестков, сколько тычинок пестиков какая чашечка и т. п. А в общем, с цветами получается то же самое что с детской игрушкой разломан, ощипан образ исчез – и нет ни цветка ни игрушки.

Мы же теперь учимся природе не только не разрушая образа цветка животного камня но напротив обогащая природу своими человеческими образами.

Я учился этому сам делая записи на ходу. Так создалась моя «Лесная капель» как опыт поэтического изучения природы понимаемой в единстве с живущим в ней и образующим ее человеком.




«ВЕСНА СВЕТА»


У нас, фенологов, наблюдающих смену явлений природы изо дня в день, весна начинается прибавкою света, когда в народе говорят, что будто бы медведь переваливается в берлоге с боку на бок, тогда солнце повертывается на лето, и хотя зима на мороз, – все-таки цыган тулуп продает.

Январь, февраль, начало марта – это все весна света. Небесный ледоход лучше всего виден в большом городе наверху между громадами каменных домов. В это время я в городе адски работаю, собираю, как скряга, рубль за рублем и, когда, наругавшись довольно со всеми из-за денег, наконец, в состоянии бываю выехать туда, где их добыть мне невозможно, то бываю счастлив. Да, счастлив тот, кто может застать начало весны света в городе и потом встретит у земли весну воды, травы, леса и, может быть, весну человека.

Когда после снежной зимы разгорится весна света, все люди возле земли волнуются, перед каждым встает вопрос, как в этом году пойдет весна, – и каждый раз весна приходит не такой, как в прошлом году, и никогда одна весна не бывает точно такой, как другая.

В этом году весна света перестоялась, почти невыносимо было глазу сияние снега, всюду говорили:

– Часом все кончится!

Отправляясь в далекий путь на санях, люди боялись, как бы не пришлось сани где-нибудь бросить и вести коня в поводу.

Да, никогда новая весна не бывает, как старая, и оттого так хорошо становится жить – с волнением, с ожиданием чего-то нового в этом году.




«НАЧАЛО ВЕСНЫ СВЕТА»


Утром было минус 20, а среди дня с крыши капало. Этот день весь, с утра до ночи, как бы цвел и блестел, как кристалл. Ели, засыпанные снегом, стояли как алебастровые, и весь день сменяли цвета от розового до голубого. На небе долго провисел обрывок бледного месяца, внизу же, по горизонту, распределялись цвета.

Все в этом первом дне весны света было прекрасно, и мы провели его на охоте. Несмотря на сильный мороз, зайцы ложились плотно, и не в болотах, как им полагается ложиться в мороз, а на полях, в кустиках, в островках близ опушки.




«РУБИНОВЫЙ ГЛАЗ»


Морозная тишина. Вечереет. Темнеют кусты неодетого леса, будто это сам лес собирает к ночи свои думы. Через тьму кустов глядит солнце рубиновым глазом, через кусты этот красный глаз не больше человеческого.




«ВЕСЕННИЙ МОРОЗ»


Мороз и северная буря этой ночью ворвались в дело солнца и столько напутали: даже голубые фиалки были покрыты кристаллами снега и ломались в руках, и казалось, даже солнцу этим утром было стыдно в таком сраме вставать.

Нелегко было все поправить, но солнце весной не может быть посрамлено, и уже в восьмом часу утра на придорожной луже, открытой солнечным лучам, поскакали наездники.




«ГОЛУБЫЕ ТЕНИ»


Возобновилась тишина, морозная и светлая. Вчерашняя пороша лежит по насту, как пудра, со сверкающими блестками. Наст нигде не проваливается, и на поле, на солнце, держит еще лучше, чем в тени. Каждый кустик старого полынка, репейника, былинки, травинки, как в зеркало, глядится в эту сверкающую порошу и видит себя голубым и прекрасным.




«МЕДЛЕННАЯ ВЕСНА»


Ночью не было мороза. День сложился серый, но не теплый. Весна, конечно, движется: в пруду, еще не совсем растаявшем, лягушки высунулись, урчат вполголоса. И это похоже, будто вдали по шоссе катят к нам сотни телег. Продолжается пахота. Исчезают последние клочки снега. Но нет того парного тепла от земли, нет уюта возле воды. Нам этот ход весны кажется медленным, хотя весна все-таки ранняя. Неуютно кажется потому, что снега не было зимой, выпал он недавно, и теперь преждевременно открытая земля не по времени холодна. Орех цветет, но еще не пылит, птичка зацепит сережки, и еще нет дымка. Листва из-под снега вышла плотно слежалая, серая.

Вчера вальдшнеп воткнул нос в эту листву, чтобы достать из-под нее червяка, в это время мы подошли, и он вынужден был взлететь, не сбросив с клюва надетый слой листьев старой осины. Я успел его убить, и мы сосчитали: на клюве у него было надето десять старых осиновых листиков.




«ДОРОГА В КОНЦЕ МАРТА»


Днем слетаются на весеннюю дорогу кормиться все весенние птицы; ночью, чтобы не вязнуть до ушей в зернистом снегу, по той же дороге проходят и звери. И долго еще по рыжей дороге, по навозу, предохраняющему лед от таяния, будет ездить человек на санях.

Дорога мало-помалу делается плотиной для бегущих к ней весенних ручьев. Человек со своим мальчуганом ехал на санях, когда из ручьев на одной стороне дороги слилось целое озеро. С большой силой давила вода на плотину, и, когда новый поток прибавил воды, плотина не выдержала, разломилась, и шумный поток пересек путь едущим на санях.




«ЗЕМЛЯ ПОКАЗАЛАСЬ»


Три дня не было мороза, и туман невидимо работал над снегом Петя сказал.

– Выйди, папа, посмотри, послушай, как славно овсянки поют.

Вышел я и послушал, – правда, очень хорошо, и ветерок такой ласковый. Дорога стала совсем рыжая и горбатая.

Казалось, будто кто-то долго бежал за весной, догонял и, наконец, коснулся ее, и она остановилась и задумалась. Закричали со всех сторон петухи. Из тумана стали показываться голубые леса.

Петя всмотрелся в редеющий туман и, заметив в поле что-то темное, крикнул:

– Смотри, земля показалась!

Побежал в дом, и мне было слышно, там он крикнул:

– Лева, иди скорее смотреть, земля показалась!

Не выдержала и мать, вышла, прикрывая от света ладонью глаза:

– Где земля показалась?

Петя стоял впереди и показывал рукой в снежную даль, как в море Колумб, и повторял:

– Земля, земля!




«ВЕСЕННИЙ РУЧЕЙ»


Слушал на тяге воду. По луговой лощине вода катилась бесшумно, только иногда встречались струйка со струйкой, и от этого всплескивало. И слушая, ожидая следующий всплеск, спрашивал я себя, отчего это? Может быть, там вверху снег, из-под которого вытекал ручей, время от времени обваливался, и это событие в жизни ручья здесь передавалось столкновением струек, а может быть. Мало что может быть! Ведь если только вникнуть в жизнь одного весеннего ручья, то окажется, что понять ее в совершенстве можно только, если понять жизнь вселенной, проведенной через себя самого.




«ПЕРВЫЕ РУЧЬИ»


Я услыхал легкий, с голубиным гульканьем взлет птицы и бросился к собаке проверить, – правда ли, что это прилетели вальдшнепы. Но Кента спокойно бегала. Я вернулся назад любоваться разливом и опять услышал на ходу тот же самый голубино-гулькающий звук. И еще и еще.

Наконец я догадался перестать двигаться, когда слышался этот звук. И мало-помалу звук стал непрерывным, и я понял, что где-то под снегом так поет самый маленький ручеек. Мне так это понравилось, что я пошел, прислушиваясь к другим ручьям, с удивлением отличая по голосу их разные существа.




«МАЙСКИЙ МОРОЗ»


Все обещало ночью сильный мороз. В первом часу при луне я вышел в дубовую рощу, где много маленьких птиц и первых цветов. Так и зову этот уголок страной маленьких птиц и лиловых цветов.

Вскоре на западе стала заниматься заря, и свет пошел на восток, как будто заря утренняя внизу, невидимо за чертой горизонта, взяла вечернюю и потянула к себе. Я шел очень скоро и так согревался, что не заметил даже, как сильный мороз схватил траву и первые цветы. Когда же прошел заутренний час и мороз вступил во всю силу, я взял один лиловый цветок и хотел отогреть его теплой рукой, но цветок был твердый и переломился в руке.


«x x x»

Лимонница, желтая бабочка, сидит на бруснике, сложив крылья в один листик: пока солнце не согреет ее, она не полетит и не может лететь, и вовсе даже не хочет спасаться от моих протянутых к ней пальцев.


«x x x»

Видел ли кто-нибудь, как умирает лед на лугу в лучах солнца? Вчера еще это был богатый ручей: видно по мусору, оставленному им на лугу. Ночь была теплая, и он успел за ночь унести почти всю свою воду и присоединить ее к большой воде. Последние остатки под утро схватил мороз и сделал из них кружева на лугу. Скоро солнце изорвало все эти кружева, и каждая льдинка отдельно умирала, падая на землю золотыми каплями.




«ПРИРОДНЫЕ БАРОМЕТРЫ»


То дождик, то солнышко. Я снимал свой ручей, и когда промочил ногу и хотел сесть на муравьиную кочку, по зимней привычке, то заметил, что муравьи выползли и плотной массой, один к одному, сидели и ждали чего-то, или они приходили в себя перед началом работы?

А несколько дней тому назад, перед большим морозом тоже было очень тепло, и мы дивились, почему нет муравьев, почему береза еще не дает сока. После того хватил ночной мороз в 18 градусов, и теперь нам стало понятно и береза, и муравьи знали, что еще будет сильный мороз, и знали они это по ледяной земле. Теперь же земля таяла, и береза дала сок.




«ЗАПОЗДАЛЫЙ РУЧЕЙ»


В лесу тепло. Зеленеет трава: такая яркая среди серых кустов! Какие тропинки! Какая задумчивость, тишина! Кукушка начала первого мая и теперь осмелела. Бормочет тетерев и на вечерней заре. Звезды, как вербочки, распухают в прозрачных облаках. В темноте белеют березки. Растут сморчки. Осины выбросили червяки свои серые. Весенний ручей запоздал, не успел совсем сбежать и теперь струится по зеленой траве, и в ручей капает сок из поломанной ветки березы.




«ВЕСНА ВОДЫ»


Снег еще глубок, но так зернист, что даже заяц проваливается до земли и своим брюхом чешет снег наверху.

После дороги птицы перелетают кормиться на поля, на те места, где стало черно.

Все березы на дожде как бы радостно плачут, сверкая летят вниз капли, гаснут на снегу, отчего мало-помалу снег становится зернистым.

Последние хрустящие остатки льда на дороге – их называют черепками. И то ледяное ложе, по которому бежал поток, тоже размыло, и оно размякло под водой: на этом желтом ложе заяц, перебегая на ту сторону ночью, оставил следы.




«РУЧЕЙ И ТРОПИНКА»


Вытаяла возле бора тропинка сухая, и рядом с ней шумит ручей; так вдоль опушки по солнцепеку и бегут, уходя вдаль, ручей и тропинка, а за ручьем на северном склоне среди хвойных деревьев лежит сибирский таежный нетронутый снег.




«СВЕТЛАЯ КАПЕЛЬ»


Солнце и ветер. Весенний свет. Синицы и клесты поют брачным голосом. Корка наста от лыжи, как стекло, со звоном разлетается. Мелкий березник на фоне темного бора в лучах солнца становится розовым. Солнечный луч на железной крыше создает нечто вроде горного ледника, из-под которого, как в настоящем леднике, струится вода рекой, и от этого ледник отступает. Все шире и шире темнеет между ледником и краем крыши полоса нагретого железа. Тоненькая струйка с теплой крыши попадает на холодную сосульку, висящую в тени на морозе. От этого вода, коснувшись сосульки, замерзает, и так сосулька утром сверху растет в толщину. Когда солнце, обогнув крышу, заглянуло на сосульку, мороз исчез, и поток из ледника сбежал по сосульке, стал падать золотыми каплями вниз, и это везде на крышах, и до вечера всюду в городе падали вниз золотые капли.

Далеко еще до вечера стало морозить в тени, и хотя еще на крыше ледник все отступал и ручей струился по сосульке, все-таки некоторые капельки на самом конце ее в тени стали примерзать и чем дальше, тем больше. Сосулька к вечеру стала расти в длину. А на другой день опять солнце, и опять ледник отступает, и сосулька растет утром в толщину, а вечером в длину: каждый день все толще, все длиннее.




«ОКЛАДНОЙ ТЕПЛЫЙ ДОЖДЬ»


Большие зеленеют почки на липе перед моим окном, и на каждой почке светлая капля, такая же большая, как и почка. От почки к почке вниз по тонкому сучку скатывается капля, сливается с каплей возле другой почки и падает на землю. А там выше по коре большого сука, будто река по руслу, бежит невидимо сплошная вода и по малым каплям и веточкам распределяется и заменяет упавшие капли. И так все дерево в каплях, и все дерево каплет.

Полтора суток без перерыву лил дождь. Шоссейная дорога стала, как в весеннюю распутицу. Я снял ее и еще снимал тут около дороги крестики молодой сосны с крупными каплями дождя: верх крестика без капель я ставил на небо, а низ, обрамленный крупными каплями, держал на фоне темного леса, чтобы капли на темном светились.




«ПЕРВАЯ ПЕСНЯ ВОДЫ»


К вечеру мы вышли проверить, не отзовутся ли на пищик рябчики. Весной мы их не бьем, но потешаемся: очень занятно бывает, когда они по насту бегут, останавливаясь, прислушиваясь, и бывает набегут так близко, – чуть что не рукой хватай.

Возвращаться нам было труднее: прихватил вечерний заморозок, ногу наст еще не держал, проваливалось, и ногу трудно было вытаскивать. Оранжевая заря была строгая и стекленеющая, лужи на болотах горели от нее, как окна. Нам было очень нужно узнать, что это – тетерева бормочут или так кажется. Все мы трое взгромоздились на большую вытаявшую кочку, прислушались.

Тут я пыхнул дымом из трубки, и, оказалось, чуть-чуть тянуло с севера. Мы стали слушать на север и вдруг сразу все поняли, – это внизу, совсем близко от нас, переливалась вода, напирая на мостик, и пела, совершенно как тетерев.




«ПЕСНЯ ВОДЫ»


Весна воды собирает родственные звуки, бывает, долго не можешь понять, что это – вода булькает, или тетерева бормочут, или лягушки урчат. Все вместе сливается в одну песню воды, и над ней согласно всему блеет бекас, в согласии с водой вальдшнеп хрипит и таинственно ухает выпь: все это странное пенье птиц вышло из песни весенней воды.




«ЭОЛОВА АРФА»


Повислые под кручей частые длинные корни деревьев теперь под темными сводами берега превратились в сосульки и, нарастая больше и больше, достигли воды. И когда ветерок, даже самый ласковый, весенний, волновал воду и маленькие волны достигали под кручей концов сосулек, то они качались, стуча друг о друга, звенели, и этот звук был первый звук весны, эолова арфа.




«ПЕРВЫЙ ЦВЕТОК»


Думал, случайный ветерок шевельнул старым листом, а это вылетела первая бабочка. Думал, в глазах это порябило, а это показался первый цветок.




«НАЧАЛО ВЕСНЫ ВОДЫ»


Нельзя сказать, чтобы я удалился так, что не слышно было города, все было слышно: и гудки электровоза, и стукотня всякая, но это было неважно, потому что у леса была своя тишина, очень действенная и увлекающая мое внимание к себе целиком: городского гула я вовсе не слышал.

Я шел, не замечая дождя, но он был. Я впервые догадался о дожде, когда пришел к молодому березняку: он стал чуть-чуть розовым от первой встречи с небесной водой, и большие серые капли висели на ветках, такие большие, почти как вербы.

Дошел до Черного моста, и тут оказалось, что ручей еще глубоко в сугробах, и только лишь кое-где виднеются воронки с водой. Так что сегодня я был свидетелем самого первого начала весны воды.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 20 июн 2011, 02:30 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
ГАДАДХАР ЧАТТЕРДЖИ (РАМАКРИШНА)
ПРИТЧИ

ДЕРЖИСЬ СВОЕЙ РЕЛИГИИ
Однажды один человек хотел вырыть колодец, и кто-то посоветовал ему копать в определенном месте. Он последовал этому совету, но выкопав яму глубиной в семь метров и не найдя воды, почувствовал отвращение к этой работе. Он собирался уже бросить всё, когда к нему подошел другой человек и, посмеявшись над его неразумием, посоветовал копать в другом месте, которое, по его словам, было «верным». На этот раз землекоп углубился на девять метров, но опять не нашел воды. После этого пришел третий человек и посоветовал попробовать в другом, более подходящем месте. Землекоп опять начал работу и углубился на 13 метров, но не найдя воды, готов был прекратить всякие попытки, и тут к нему подошел четвертый человек и, приятно улыбаясь, сказал:
— Ты поработал на славу, но тебя сбили с толку, и ты копал не там, где нужно, вот почему все твои труды пропали даром. Если ты пойдешь за мной, я покажу тебе такое место, в котором, едва ты коснешься лопатой земли, вода фонтаном хлынет наружу. Соблазн был слишком велик, и наш герой опять начал копать на новом месте, ожидая, что вода вот-вот хлынет из-под земли. Но, увы, вода так и не появилась. Тогда, потеряв всякую надежду, он прекратил работу. Но если бы у землекопа хватило терпения углубиться еще хотя бы на полметра, он бы несомненно нашел воду.
Подобным же образом люди, которые не сохраняют верность своей религии и постоянно меняют вероисповедание, в конце концов перестают верить в Бога и становятся атеистами.

ТИГР, ЩИПАВШИЙ ТРАВКУ
Как-то раз тигрица напала на стадо пасущихся коз, но в это время у нее начались роды. Она произвела на свет тигренка и затем умерла. Детеныш тигрицы рос среди диких коз и во всем им подражал. Козы блеяли, и тигренок тоже блеял. Со временем тигренок превратился в огромного тигра. Однажды на это стадо напал другой тигр. Он был поражен, увидев своего сородича, который мирно щипал травку вместе с козами. Хищник погнался за ним и схватил его за загривок. Молодой тигр перепугался и начал блеять. Тогда хищник подтащил его к реке и воскликнул:
— Взгляни на свое отражение в воде, ты такой же, как я! Здесь есть немного мяса, поешь его.
С этими словами, тигр попытался засунуть своему сородичу в пасть кусок мяса. Но привыкший есть только траву, молодой тигр снова начал блеять. Однако затем он распробовал вкус мяса и с удовольствием принялся за предложенный ему кусок. Тогда взрослый тигр сказал ему:
— Ну вот, теперь ты убедился, что между нами нет никакой разницы. Идем со мной в лес.
Так и вы не должны пугаться, если милость гуру снизойдет на вас. Он даст вам знать, кто вы есть на самом деле и какова ваша истинная природа.

ПОЗНАВШИЙ ЕДИНОГО, НЕ ПЕЧАЛИТСЯ
Однажды в Дакшинешвар пришли два бродячих монаха - отец и сын. Сын достиг просветления, а отец — нет. Мы все сидели в моей комнате и беседовали. Внезапно из крысиной норы выползла кобра и ужалила сына. Отец ужасно испугался и начал звать на помощь. Но сын спокойно сидел на своем месте, чем еще больше напугал отца. Когда он спросил сына, почему тот так спокоен, сын рассмеялся и сказал:
— Какая змея, и кого она укусила?
Он познал единство всего сущего в Боге и потому не отличал живых существ друг от друга.

В КАКИХ СЛУЧАЯХ БОГ УЛЫБАЕТСЯ
Бог улыбается в двух случаях. Он улыбается, когда врач говорит матери своего пациента такие слова:
— Не беспокойтесь, я обязательно вылечу вашего сына.
Слыша эти слова, Бог улыбается и думает: «Я собираюсь забрать ее сына к Себе, а врач говорит, что вылечит его тело!»
Врач думает, что он хозяин положения, забывая при этом, что истинным хозяином является Бог. Он улыбается и тогда, когда два брата, деля между собой землю, говорят:
— Эта часть моя, а та — твоя.
Бог улыбается и восклицает:
— Вся вселенная принадлежит Мне, а они думают, что владеют этой землей.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 25 июн 2011, 05:17 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ

РУЧЬИ, ГДЕ ПЛЕЩЕТСЯ ФОРЕЛЬ
Судьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни. Она скрывается здесь от превратностей войны. Сегодня Марии Черни исполнилось двадцать три года, и она устраивает небольшой праздник. А какой праздник может обойтись без старого тапера Баумвейса?!

Маршал поднялся с кресла.

– Сударь, – сказал он, – мой корпус выступает отсюда завтра утром. Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?

– Как вам будет угодно, – ответил Баумвейс и сдержанно поклонился, но было заметно, что он удивлен словами маршала.

– Но, – сказал маршал, – никому ни слова об этом. Я выйду через черное крыльцо и сяду в сани около колодца.

– Как вам будет угодно, – повторил Баумвейс, снова поклонился и вышел.

Маршал засмеялся. В этот вечер он не пил вина, но беспечное опьянение охватило его с необычайной силой.

– В зиму! – сказал он самому себе. – К черту, в лес, в ночные горы! Прекрасно!

Он накинул плащ и незаметно вышел из гостиницы через сад. Около колодца стояли сани – Баумвейс уже ждал маршала. Лошади, храпя, пронеслись мимо часового у околицы. Часовой привычно, хотя и с опозданием, вскинул ружье к плечу и отдал маршалу честь. Он долго слушал, как болтают, удаляясь, бубенцы, и покачал головой:

– Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!

Лошади мчались по земле, кованной из серебра. Снег таял на их горячих мордах. Леса заколдовала стужа. Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них живительные соки.

Внезапно лошади остановились около ручья. Он не замерз. Он круто пенился и шумел по камням, сбегая из горных пещер, из пущи, заваленной буреломом и мерзлой листвой.

Лошади пили из ручья. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей. Они шарахнулись и рванулись вскачь по узкой дороге.

– Форель, – сказал возница. – Веселая рыба!

Маршал улыбнулся. Опьянение не проходило. Оно не прошло и тогда, когда лошади вынесли сани на поляну в горах, к старому дому с высокой крышей.

Окна были освещены. Возница соскочил и откинул полость.

Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел, сбросив плащ, в низкую комнату, освещенную свечами, и остановился у порога. В комнате было несколько нарядных женщин и мужчин.

Одна из женщин встала. Маршал взглянул на нее и догадался, что это была Мария Черни.

– Простите меня, – сказал маршал и слегка покраснел. – Простите за непрошеное вторжение. Но мы, солдаты, не знаем ни семьи, ни праздников, ни мирного веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня.

Старый лесничий поклонился маршалу, а Мария Черни быстро подошла, взглянула маршалу в глаза и протянула руку. Маршал поцеловал руку, и она показалась ему холодной, как льдинка. Все молчали.

Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила:

– Это было очень больно?

– Да, – ответил, смешавшись, маршал, – это был крепкий сабельный удар.

Тогда она взяла его под руку и подвела к гостям. Она знакомила его с ними, смущенная и сияющая, как будто представляла им своего жениха. Шепот недоумения пробежал среди гостей.

Не знаю, нужно ли вам, читатель, описывать наружность Марии Черни? Если вы, как и я, были ее современником, то, наверное, слышали о светлой красоте этой женщины, о ее легкой походке, капризном, но пленительном нраве. Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви.

Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня. Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора.

Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти у людей, ставших невольными их очевидцами.

Все вокруг осталось по-прежнему. Все так же шумели во время ветра леса и ручей кружил в маленьких водоворотах темную листву. Все так же отдавалось в горах эхо топора и в городке болтали женщины, собираясь около колодца.

Но почему-то эти леса, и медленно падающий снег, и блеск форелей в ручье заставляли Баумвейса вынимать из заднего кармана фрака хотя и старый, но белоснежный платок, прижимать его к глазам и шептать бессвязные печальные слова о короткой любви Марии Черни и о том, что временами жизнь делается похожей на музыку.

Но, шептал Баумвейс, несмотря на сердечную боль, он рад, что был участником этого случая и испытал волнение, какое редко выпадает на долю старого бедного тапера.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 11 июл 2011, 02:22 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
ОЛЕГ КАШТАНОВ

АПРЕЛЬСКАЯ КАПЕЛЬ (фрагменты)
Ночь питает душу,
Как будто подсматривает что-то...
Как будто подслушивает шёпот глубин...
Как бы проснуться и не растерять драгоценных капель Сомы.
* * *
В том мире, где нас балует Беспредельность,
искал предел своей любви...
И, к счастью,
не нашёл.
* * *
Густым текучим мёдом стекает нега чувств, просвеченная весенним солнцем. Дети мои голубоглазые, как херувимы,только что поднявшиеся с сеновала, садятся на согретые дощатые ступеньки терраски, прижимая к голым коленям фарфоровые чашки спелых вишен...По шёлку травы уже крадётся вечер. И янтарный мастер инклюза, наконец закроет дверь галереи Акаши.
* * *
Высота - такое положение, при котором Рерих встречается с Гагариным на виду счастливой планеты.
* * *
Расскажет ли мне ветер с Востока об облаках,
Несущих погибель...
Ветер Востока расскажи,
Когда на буйволе приедет Лао-Цзы...
* * *
Памяти тропа полна извилин,
От сердца по венам плывет по каждой Харон.
Некому махнуть с берега...
* * *
Учусь молиться у берез ,
Которым впору снова плакать...
* * *
Метеорит , что чиркнул яркой искрой
И навсегда пропал из глаз,
Оставил след в душе:
Серебряную нить Ариадны.
Смогу ли перевязать судьбу?

ЖИВОЙ ЖУРНАЛ
(фрагменты )
ГОРОД НА ГОРЕ ИЛИ НА ГОРЕ?
Этот город, когда решился возникнуть, взобрался на холмистую гору. Холмов, конечно же, оказалось семь. И на этой горе вполне могла бы повториться печальная история Вавилона и Рима, если бы на его горе, а может и наоборот, несусветную потеху, сюда не поспешили разные народы. Каждый в своё время. Вот и нам потомкам далёких и гордых славян, правивших землями от самого Тихого и Ледовитого океанов до Исландских островов и южных номов страны Кемь, неудачно названной Египтом, пришла пора стать его жителями.
Как это волнующе приятно ощущать себя возвращаясь при недолгих разлуках вновь и вновь усталым кораблём, знающим тольку единственную гавань. И видеть воочию тень горы, скрывающей абрис былого горя, входить в душу и плоть новой истории жизни, которой только предстоит народиться. Избавившись, наконец, от всяческих теней прошлого, которые всегда тут как тут, стоит тольк вытащить булгаковскую шпагу печали...
Когда въезжаешь под тенистые свод Южного вокзала и всматриваешься в лица встречающихся, находишь и свою тень где-то поджидающую тебя за железными колонами или каким пыльным углом. Конечно, тень не может оторваться и испариться подобно мокрой лужице, но вечно цепляться к своему породителю и причине своего существования. Вот и сейчас она меня встретила, чтобы грустно порадоваться и напомнить о горе всех сгинувших семихолмовых поселений, существующих в нашей памяти только для того, чтобы тикали часы Вечности. Чтобы каждое тысячелетие кто-нибудь кому-нибудь мог сказать: их прогнало горе! Горе на семи холмах! Нет, это не про нас. Нас не сломает горе. Гора Королевская равна по смыслу горе Мории и Святым горам Михайловского, Тибета, Химавата, Алтая...
Горе только шлейф Кармы, без которого не пройти по жизни. Пусть пажи воспоминаний понесут ея до алтаря жизни Новой Страны. И на амвоне янтарного алтаря кто-то заботливо и верно напишет: здесь, сейчас и всегда кончится горе всех городов и народов! А иначе зачем было жить...

ПОСТУПЬ ДНЕЙ
Дни, как летние облака срываются с какой-то незримой привязи и сыпятся на мой небосклон без удержу. Особенно теперь, когда повторяется приступ прошлогодней жары и каждый день ожидания спасительной влаги становится испытанием на чудо. Но опять ничего не принесли ни эти облака, ни последующие. Дни из белокурых и дымчатых становятся серыми и плоскими, как речные туманы придавленные к росистым лугам солнечными стрелами. И я поднимаюсь, как можно раньше, чтобы успеть до того, как первая стрела сорвётся с тугой тетивы и прожжёт капустный или свекольный лист, едва подросший за ночь. Мне нужно не только плеснуть под корень каждого хлипкого растеньица по литровой банке студёной водицы, но и отпустить каждой ободряющее слово: всё будет хорошо. Мы обязательно обратим всё на пользу...
Конечно, я только мечтаю, чтобы было всё именно так: на пользу. Вот и поездка к семье, которая так долго откладывается по причинам известным всем неимущим бродягам, кажется вполне логичным полезным решением. И когда некоторая сумма становится доступной, я чувствую, как поступь дней сменяется маршем, нет, аллюром, конским галопом и надо только успеть оседлать убегающий день, как грозовую тучу, которая сверкая и баражируя, сама вынесет меня к поезду и границам далёкой и близкой Калининградщины...И она приносит дождь! Плотный и шквальный! Он лупит всю ночь по мшистым шиферным и рубероидным крышам, шевелит переросшую крапиву и иван-чай и наводит на душу блажь миротворчества...И поступь дней замедляется, и забытая ритмичность сердцебиения вправляет ход всей жизни в единый космический порядок. Можно ехать...

БЛЮЗ ХРАНИМОЙ ДОЛИНЫ
( фрагмент повести)
Все произошло столь стремительно, что и сейчас, по прошествии нескольких месяцев, все не могу поверить: со мной ли это было или с лирическим героем ненаписанной повести.
Ни предшествующие времена года, ни тихая литературная возня вокруг календарных дат и расписания раз и навсегда заведенных скучных мероприятий не предвещали развития сюжета. А он проник авантюрным образом в сознание одного из участников культурного строительства края - Владимира Ивановича Довыденко - как рядовое туристическое паломничество "по святым местам". То, что алтайская сторона - давняя и заветная моя мечта, ему, конечно, было известно. Но, приглашая в путешествие на июль-август, Владимир Иванович раскинул целый пасьянс вероятных мероприятий, среди которых значились посещение домов-музеев Р. Рождественского (с. Косиха) и А. Хейдока (Змеиногорск), "шукшинские чтения" (с. Сростки), всемирный фестиваль фольклористов (Горный Алтай), поход к Белухе и... посещение некоей пасеки в Уймонской долине, где живет себе и творит одинокий пасечник, продолжатель дела Николая Рериха. Последний пункт программы был обязан интернет-пиару, соорудившему своеобразный олимп современному Фебу.
Каждый пункт вызывал в моей душе понятный трепет и отзывался предчувствием многообещающих впечатлений и вдохновенных открытий, но только не последний, ввиду моего особо ревностного отношения к святым именам Рерихов.
По ходу движения поезда Москва-Абакан, к слову, до отказу забитого десантом таких же паломников, стали самозарождаться новые перспективы, как то: оказаться свидетелем редчайшего полного солнечного затмения (говорили, что раз в сто лет!), участником уникального фестиваля Фэн-шуй (освященного присутствием самых настоящих анахоретов из Китая, избежавших участи жертв "культурной революции"), проехать на дармовщину на джипах плато Укок, сплавиться на плотах по Катуни... Десантники охотно распаковывали рюкзаки, шуршали картами, показывали фотографии прошлых лет... По лицам калининградцев не трудно было угадать насущную неизбежность корректив. Когда же еще выпадет такое? Попутно выяснилось, что абстрактное понятие "Алтай" на самом деле включает в себя два независимых федеральных субъекта: Республику Алтай (столица - Горно-Алтайск) и Алтайский край (столица - Барнаул). А вместе взятые эти регионы смогли бы, например, покрыть масштабы государственного мышления "самостийных" прибалтов, включая нашу янтарную миниатюру - Калининградщину. Как дополнительные спецэффекты восторженно звучали фонемы: Кош-Агач, Мультинские озера, Белокуриха, Телецкое озеро, родоновые ванны, аилы, таймени...
В общем, подъезжая к Новосибирску, мы уже знали, что первым пунктом будет Уймонская долина, объединяющая волшебным образом все эти мировые фестивали, плацдарм для покорения Белухи и лабораторию исследования редкого затмения солнца. Не последним доводом было и то, что, будучи заложниками благ цивилизации, не все из нас были готовы стойко "сносить все тяготы и лишения туристической жизни..." Шутка ли - почти месяц валяться на сырой земле, увертываться от пикирующих комаров, вездесущих партизан-муравьев, быть один на один с энцефалитными клещами, глотать дым костров, испытывать гарантии палаток на промокаемость?.. А тут - пасека! Слово-то какое, родное! Шишковское, кустодиевское, паустовское, есенинское! Молоко с медом, банька с березовым веничком, родники серебряные...
Кстати, интерес к самодеятельному литератору-пасечнику все более возрастал, чем ближе становилась Уймонская долина. Как ни раздражало меня досадное и устойчивое подражание Рерихам, я никак не мог найти в его записях ни одного ляпа и прокола, свойственного целой армии духописцев последних лет. Он имел уже псевдоним и... являлся автором шести книг! Что еще меня переворачивало, так это то, что он писал стихи, рисовал, давал четкие оценки происходящему, владел познаниями в народной медицине, астрономии, астрологии, психологии, языкознании! Последнее могло быть первым пунктом нашего сближения, так как я давно интересовался синтезом культуры русского языка с языками индо-европейской семьи. Было о чем поговорить с "уймонским мечтателем"!
Меж тем мы прибыли в Новосибирск и удачно приобрели билеты на автобус до Горно-Алтайска. Читать интернетовскую распечатку произведений К. Устинова становилось все труднее, так как автобус гнал, как "морской охотник", вынося нас на просторы сибирских панорам. Мелькали красавица Обь, затоны, березовые рощицы, просеянное чистое небо, ухоженные остановочки с горячими пирожками и мороженым. Улыбки, приветливость, радушие... Где-то тут, на неуловимой границе Алтая, Владимир Иванович сделал то самое открытие, которое вполне можно отметить дорожным обелиском - обнаружил СЕВЕРНУЮ ВЕСТЬ! В контексте книги "Криптограммы Востока", подробно обсуждаемой нами в поезде, выходило, что мы... Да, да, именно так и выходило, катим, несемся, следуем навстречу главному событию двадцать первого века! От Янтарной стены в Хранимую Долину, к новому Ковчегу Нового времени! Нам потребовалась холодная вода! К счастью, закипел радиатор и у автобуса... Мы опять стояли на очередной стоянке, глазели друг на друга и по сторонам, как люди, потерявшие под ногами опоры...
Вода, я пил ее однажды -
Она не утоляет жажды!
Пранаяма от Омара Хайяма - испытанное средство, которое я и поспешил применить...
Когда полегчало, автобус поехал дальше. В окна навалились кучевые белоснежные облака. Хотелось тихой музыки Баха. И... баньки, молока и любования на перекате быстроснующими мальками тайменя...
Как-то сжались и вытянулись в уважительном почтении караульные дорожные знаки, словно пропуская нас вне очереди: Сростки, Косиха, обелиск Евдокимова... Уймон (только этот дифтонг мог дать нам шанс жить!)... Нижний Уймон... Пасечник Владимир Павлюшин, носитель псевдонима "Константин Устинов"...
Феб обрел человеческие признаки и реальные очертания....


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 16 июл 2011, 00:09 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
ГЕННАДИЙ ДУДНИК

9 октября 2008
Как мало ведаешь о том,
какой ценой дается опыт,
Что одиночество - расплата за свободу,
покой – лишь передышка перед бурей….
Порыв и страсть -
желанье стать,…
и нежеланье быть….
***
Придет твой час придумать некролог
И эпитафию на камне….
Духовно нечто завещать,
пока болезни дух не надломили….

Попробуй справиться,
коль не боролся ты со страхом….
Сомнения душу испытали,…
искал мучительно слова?..
Способен думать сокровенно?..

Носил ли план, исполненный коварства?..
Проклятья сыпались из чрева,…
желанья затмевали разум?..
И если нет -
перенеси с достоинством потери!..

Трепал ли кудри ветер перемен,...
мечты топил в печали?..
Вкусил ли щедрость доброты,…
красноречивость тишины,…
Познал ли сложность простоты,
и притяженье красоты?..

Открыл ли бездну непониманья пред собой?
Лучом надежды был ли соблазнен,…
прошел ли путь, начертанный судьбой?..
И если нет -
перенеси с достоинством потери!..

Хранит бессмертная душа
порок свершенный, но не поведанный словами….
А в нем движенья власть,
желаний страсть
и искушение надеждой,...
и безответственность прощанья,…
и холод стали на устах!..
И если нет -
судьба твоя потребует забвенья!..


ДЕПРЕССИЯ
21 октября 2010 в 13:33
Ипохондрия,… как много русского в этом слове!.. Холод, снег,… долгая осень, бесконечная зима. Томные застолья, силы, растраченные на разговоры, сумерки и сумеречное мышление.
Особенности климата, понимаешь!.. Как наливаются по осени яблоки, так созревают к зиме ипохондрики. Подведение итогов и сомнения, дисгармония и чувство одиночества,- питательная среда душевного мазохизма и нашей интеллигенции. Национальная российская забава…. Метания духа, заменившие действие и породившие целый класс.
За окном жизнь: дожди, дворничиха визжит, дитя обгадилось и убежало, - а он до обеда в потолок глядит, о совершенстве думает.

И вот что удивительно, успокаивает этого интеллигента не решение проблем, не установление мира, равенства и братства, которых никто не обещал, а водка или добрая женщина…. Или пронзительный закат,… а лучше все вместе.
А борьба лишь умножает скорбь - догадливые знают.

А ведь подобное лечится подобным: контрастный душ с повизгиванием очень помогает.
20 сек крутишься белкой под струей ледяной воды, потом отогреваешься 2-3 минуты горячей,… опять визжишь, опять согреваешься - и жизнь наполняется смыслом!
Дыши, ипохондрик, свежим воздухом, даже если на улице никто тебя не понимает!.. Дрова пили: ритм вырабатывай, - добрую женщину приманивай.

И приманил.
Ночь, спит рядом с ним добрая женщина, а он богу печалится:
- Никто меня не понимает!..
- Я тебя понимаю, - утешает господь.
- И больше никто!.. – вздыхает ипохондрик.
- Кому это надо, - улыбается всевышний, - себя никто не понимает, куда уж другого понять.
- Правда, есть тут одна, - косится в сторону, - добра, понятлива,… но в дела мои лезет….
- Они такие,… в мои дела тоже лезут, - вздыхает вселенский царь. - Запретил ей к тебе приходить,… припёрлась!..



ДОРОГА К СЕБЕ

Прозрение наступает, когда понимаешь, что жизнь не борьба, а сотрудничество. Что всевышний делает все, чтобы поддержать тебя. Что получаешь только то, к чему стремишься, а имеешь то, что можешь удержать. Что никто не мешает тебе, и все препятствия созданы только тобой.
Для тех, кто это не понял, мир полон случайностей, болезней и катастроф. Они в плену обстоятельств и постоянной конфронтации, отгораживаются и защищаются всеми силами: не живут, а окапываются, не желая видеть, откуда сыпятся на них неприятности.
Ищи свой путь: ничего сверхъестественного, просто, свой взгляд на обыденность. Усвоишь уроки - пустят дальше. Этот путь - путь проб и ошибок, не можешь двигаться вверх, расширяй кругозор, и не говори: нет. «Нет» можно сказать только тому, что тормозит и унижает. Все остальное - можно.
Ничего не повторяется, процесс всегда непредсказуемый, а потому, творческий. Никаких планов, новый день – новая жизнь.
Это не убогая формула: живи одним днем, - это понимание изменчивости бытия, подключение к процессам эволюции. Сохранение гармонии – ежедневный труд, нельзя выздороветь раз и навсегда.
Внешне ничего не меняется, ты живешь обычной жизнью, но каждое действие несет созидательное начало.
Охватила эйфория от первых успехов - типичный передоз, оторвался от земли. Не жди Санта Клауса и новогодних подарков. Все своим трудом и никаких чудес.
Никаких ритуалов, никаких церемоний и правил. Никаких магических практик.
Все, что видим в мире материальном: процессы, события, вещи, люди имеют проекцию в тонком мире. Именно через эти проекции работают шаманы и маги, колдуны Вуду. Отсюда обилие астрологов, звездочетов, оккультистов при царях и правителях,… идолы и ритуалы язычников, обряды и религиозные таинства, - все это воздействие через тонкий мир на мир материальный. Посвященные в таинства вселенной от ритуалов освобождены, молитвы и заклятия им не нужны.
Цепляться ли за старое? Нет, потребуются иные навыки.
Вселенная меняется, то на чем отправился в путь, что запасал, не пригодится: новые условия, новые обстоятельства, другая среда. Старое в музей, балласт в архив. Сохранить надо только то, что поможет сохранить себя: свое достоинство и способность двигаться дальше.
Успех это твое? Не факт.
Творческому человеку это конечно нужно, но важнее процесс. Без развития - застой и смерть. Быть первым всегда и везде - паранойя. Ты же единственный на своем пути, соревнуешься только со своей бестолковостью. Если интересует результат, ты на земле - продолжай копать.
Какая это муть: кто первый позвонит, кто первый скажет, - игры для убогих. Есть, что сказать - звони и говори. Не поймут, так это их проблемы. Думаешь иначе, сбился с пути.
Хочешь общаться, а тебя останавливает гордость - стал рабом собственной «независимости». Потерял искренность в общении, ты заблудился. Непозволительная слабость: избегать откровенных разговоров и выжидать, - дорогу осилит идущий.
Если интересное отложил на потом, ты сбился с пути. Подумал: и так сойдет, - сбился с пути. Если твое настроение зависит от окружающих, твоими поступками управляют другие, ты, конечно, сбился с пути.

23 июня 2011
Надо ли расширять сознание, искать просветления? А оно вам надо?!.. Вы готовы к серьезным переменам?..
Это не только насыщенная событиями жизнь и свободный полет, но и большая внутренняя работа. Совсем другое бытие…. Кто готов отказаться от результата и радоваться процессу, пройти через непонимание?.. пересмотреть ценности, привычки, освободиться от лжи…. Все начнется с нуля: иной взгляд, иной слух, новые органы чувств, - десятки открытий за день, как в детстве.
Посвященный это не тот несчастный, что бежит от отчаяния к всевышнему, это тот самодостаточный, что осознал тщетность земного благополучия. К просветлению идут не от убогости и серости, а от понимания гармонии бытия,… осознания, где воля твоя, а где воля создателя.
И конечно, это не отшельник, что утешает соплями и вздохами. Если обращаются жаждущие просветления, делаю: отправляю тонкое тело в святилище, - и что чаще происходит?.. Извиваются, прячутся в тень, бегут, - не надо им никакого просветления. Не всем божественная гармония по плечу…. Желают в бордель, а прут в монастырь.
У каждого своя трудная дорога к богу.

Для тех, кому надо….

Ты сам определяешь свой путь. Преград на пути к истинным знаниям столько, сколько возвел сам.
Лабиринты, по которым ходишь, отражение твоих заблуждений и пороков. К знаниям не пустят хитрых, злых и алчных, им блуждать во тьме.
Себя обмануть можно, всевышнего - нет.
Вселенная открыта настолько, насколько честен и открыт сам. Здесь ничего не прячут, не лукавят и не врут: не лукавишь сам, получишь ясный ответ на понятном языке.
Мир не устроен логично и земному разуму не доступен.
Не подгоняй увиденное под желаемый результат. Органы чувств - часть мозга, мы видим и понимаем только то, что позволит мозг. А он задавлен социумом и желаниями тела. В земных проблемах не может разобраться, куда ему до вселенских.
Знания рядом, мы непрерывно в потоке.
Другой мир другие ощущения. Истинные знания вне земных ощущений, и доля этих знаний с каждым опытом растет. Просто отключаешь голову, пресыщенное желаниями тело, и видишь природу вещей. Нужна лишь наивность, чтобы довериться всевышнему, и силы, чтобы не отвернуться, от того, что он покажет.
Посредственность рождается от слова «нет».
Показывают – смотри, открылась возможность – иди: ничего нельзя отложить на потом. «Нет» говори тому, что тормозит и унижает. Все остальное - можно.
Никаких ритуалов, церемоний и правил. Никаких магических практик.
Смешно думать, что набор правил поможет достичь просветления. Процесс интимный и очень индивидуальный. Ключевое слово - ответственность. Ответственность за содеянное и сказанное,… за несказанное и несделанное. Посвященные в таинства вселенной от ритуалов освобождены, молитвы и заклятия им не нужны.
Душа приходит в этот мир за опытом, знает свой путь: сама выбирает родителей, среду, где воплотиться, и логике не подвластна.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 17 июл 2011, 15:00 
МИХАИЛ ПРИШВИН

ЛЕСНАЯ КАПЕЛЬ
(Продолжение)
«ДОРОГА»


Оледенелая, натруженная, набитая копытами лошадей и полозьями саней, занавоженная дорога уходила прямо в чистое море воды и оттуда, в прозрачности, показывалась вместе с весенними облаками, преображенная и прекрасная.




«СВЕТ КАПЕЛЕК»


Ночью было очень тяжело возвращаться из лесу, но никакая усталость не могла победить радостного сознания, что я был сегодня свидетелем начала буйной весны с цветами и пеньем птиц.

В неодетом лесу ранние ивы, как люстры, как грезы, виденья. Сморчки, примулы, анемоны, волчье лыко, освещенье почек, свет капелек на ветвях.




«ПЕРЕД ВЕЧЕРОМ»


Среди дня от жаркого ветра стало очень тепло, и вечером на тяге определилась новая фаза весны. Почти одновременно зацвела ранняя ива и запел полным голосом певчий дрозд, и заволновалась поверхность прудов от лягушек, и наполнился вечерний воздух их разнообразными голосами. Землеройки гонялись перед вечером и в своей стихии в осиновой листве были нам также недоступны, как рыба в воде.




«ВРЕМЯ ПЧЕЛ ВЫСТАВЛЯТЬ»


Бывает, остатки бледного истлевающего льда на лугу перекликаются днем с обрывками истлевающего в солнечных лучах бледного месяца.

Большой хищник, вернувшийся с юга, летел мне навстречу и, разглядев, кто я, вдруг круто повернул обратно.

Сороки слышали хруст льда под моими ногами и тревожно отзывались в глубине леса. Но и лед тоже трещал сам по себе, просто от солнца. Сороки в глубине леса понимали тот и этот треск и тому не отзывались.

Лесные голуби начали гурковать.

Пожалуй, что пора и пчел выставлять.




«НАСТ»


Опять ясный день с солнечным морозом, и ручьи по колеям на дороге, и жаркий час на сугробах в лесах, заваленных снегом.

Вылез, по брюхо утопая в сугробах, на лесную поляну, где пробегает мой любимый ручей. Нашел обнажение воды из-под снега возле берез и это снимал, как начало весны воды. Ночью мороз был так силен, что наст не везде проваливался, зато уж как провалишься, так здорово достается. Сейчас можно поутру забраться по насту глубоко в лес, и в полдень, когда разогреет, там в лесу и останешься, не вылезешь и будешь ждать ночного мороза, пока он не намостит.




«ВЕСЕННЯЯ УБОРКА»


Еще несколько дней, какая-нибудь неделя – и весь этот невероятный хлам в лесу природа начнет закрывать цветами, травами, зеленеющими мхами, тонкой молодой порослью. Трогательно смотреть, как природа заботливо убирает два раза в год свой желтый, сухой и мертвый костяк один раз весной она закрывает его от нашего глаза цветами, другой раз осенью – снегом.

Еще цветут орехи и ольха, и их золотые сережки еще и сейчас дымятся от прикосновения птичек, но не в них теперь дело они живут, но их время прошло. Сейчас удивляют и господствуют множеством своим и красотой синие цветники звездочкой. Изредка попадается, но тоже удивляет, волчье лыко.

Лед растаял на лесной дороге, остался навоз, и на этот навоз, как будто чуя его, налетело из еловых и сосновых шишек множество семян.




«ОРЕХОВЫЕ ДЫМКИ»


Барометр падает, но вместо благодетельного теплого дождя приходит холодный ветер. И все-таки весна продолжает продвигаться. За сегодняшний день позеленели лужайки сначала по краям ручьев, потом по южным склонам берегов, возле дорог и к вечеру зеленело везде на земле. Красивы были волнистые линии пахоты на полях – нарастающее черное с поглощаемой зеленью. Почки на черемухе сегодня превратились в зеленые копья. Ореховые сережки начали пылить, и под каждой порхающей в орешнике птичкой взлетал дымок.




«СЛЕЗЫ РАДОСТИ»


Ночью поехали в Териброво, вышли на глухарей в час ночи и под непрерывным дождем проходили в лесу бесплодно до восьми. Ни одна птичка не пикнула. При возвращении увидел осину с набухшими почками, – ту, которая в прошлый раз в темноте на морозе так пахла. А дождь шел до утра.

И встало серое утро, и лес, умытый, в слезах радости или горя, – не поймешь. Но даже через стены дома слышалась птичка, и через это мы поняли, что не горе, а радость сверкала за окном на ветках березы.




«ЖИВЫЕ НОЧИ»


Дня три или четыре тому назад произошел огромный и последний уступ в движении весны. Тепло и дожди обратили нашу природу в парник, воздух насыщен ароматом молодых смолистых листов тополей, берез и цветущей ивы. Начались настоящие теплые живые ночи. Хорошо с высоты достижений такого дня оглянуться назад и ненастные дни ввести, как необходимые, для создания этих чудесных живых ночей.




«ЗАЯЧЬЯ ШЕРСТЬ»


Снег встречается как великая редкость. Белая, надранная в весенних боях при линьке, заячья шерсть села на темную землю. Так много было зайцев этой зимой, что везде видишь на осиновом сером листовом подстиле клоки белой заячьей шерсти.

Позеленевшая трава кривоколенцем загибалась среди осиновых стволов по серому осиновому подстилу между длинными желтыми соломинами и метелками белоуса. По этому первому зеленому пути вышел линяющий заяц, еще белый, но в клочьях.




«ДВИЖЕНИЕ ВЕСНЫ»


После хвойных засеменились осины, все поляны завалены их гусеницами. Слежу, как зелень пробивается через солому и сено прошлого года. Слежу, как вяжут, вяжут зеленые ковры, больше и больше гудит насекомых.




«ЦВЕТУТ БЕРЕЗКИ»


Когда старые березы цветут и золотистые сережки скрывают от нас наверху уже раскрытые маленькие листы, внизу на молодых везде видишь ярко-зеленые листики величиной в дождевую каплю, но все-таки весь лес еще серый или шоколадный, – вот тогда встречается черемуха и поражает: до чего же листья ее на сером кажутся большими и яркими. Бутоны черемухи уже готовы. Кукушка поет самым сочным голосом. Соловей учится, настраивается. Чертова теща, и та в это время очаровательна, потому что не поднялась еще со своими колючками, а лежит на земле большой красивой звездой. Из-под черной лесной воды выбиваются и тут же над водой раскрываются ядовито-желтые цветы.




«ВЕСЕННИЙ ПЕРЕВОРОТ»


Днем на небе были на одной высоте «кошачьи хвосты», на другой – плыл огромный неисчислимый флот кучевых облаков. Мы не могли узнать, что наступает и что проходит: циклон или антициклон.

Вот теперь вечером все и сказалось: именно в этот вечер совершился долгожданный переворот, переход от неодетой весны к зеленеющей весне.

Случилось это так: мы шли в разведку в диком лесу. Остатки желтых тростников на кочках между елками и березками напоминали нам, какую непроницаемую для солнечных лучей, какую непроходимую глушь представляет собой этот лес летом и осенью. Но глушь эта нам была мила, потому что в лесу теплело, и чувствовалась во всем весна. Вдруг блеснула вода, и мы с большой радостью узнали в этой воде Нерль. Мы пришли прямо на берег и будто попали сразу же в другую страну с теплым климатом: бурно кипела жизнь, пели все болотные птицы, бекасы, дупеля токовали, будто Конек-горбунок скакал в темнеющем воздухе, токовали тетерева, дали сигнал свой трубный почти возле нас журавли; словом, тут было все наше любимое, и даже утки сели против нас на чистую воду. И ни малейшего звука от человека, ни свистка ни ту-туканья мотора.

В этот час и совершился переворот, и начало все расти и распускаться.




«ПЕРВЫЙ ЗЕЛЕНЫЙ ШУМ»


К вечеру солнце было чисто на западе, но с другой стороны погромыхивали тучи, сильно парило, и трудно было угадать, обойдется или нет без грозы в эту ночь. На пару во множестве цветут львиные зевы синие, в лесу заячья капуста и душистый горошек. Березовый лист, пропитанный ароматной смолой, сверкал в вечерних лучах. Везде пахло черемухой. Гомонили пастухи и журавли. Лещ и карась подошли к берегу.

Увидев в нашей стороне большое зарево, мы струхнули «Не у нас ли это пожар?» Но это был не пожар, и мы себя спросили, как всегда спрашиваешь всю жизнь, видя это и не узнавая опять: «А если не пожар, то что же это может быть такое?» Когда, наконец, ясно обозначилась окружность большого диска, мы догадались: это месяц такой. За озером долго сверкала зарница. В лиственном лесу от легкого ветра впервые был слышен зеленый шум.




«ПЕРВОЕ КУКОВАНИЕ»


Что же другое можно было придумать, увидев открытое озеро: не теряя времени даром, идти краем воды в лес и дальше в глубину леса в село Усолье, где работают лодочные мастера.

Направо от нас у самого озера шумел высокий бор, налево был дикий невылазный болотный лес, переходящий в огромные болотные пространства. В бору на солнечных пятнах по брусничнику нам стали показываться какие-то движущиеся тени, и, подняв голову вверх, я догадался, что это там неслышно от сосны к сосне перелетают коршуны.

– Все как-то холодно было, а вчера вдруг все и пошло, – сказал нам лесник.

– Заря все-таки, – ответил я, – была довольно холодная.

– Зато сегодня утром-то как сильно птица гремела!

В это время раздался крик, и мы едва могли в нем узнать первое кукование: оно гремело и сплывалось в бору. И даже зяблики, маленькие птички, не пели, а гремели. Весь бор гремел, и неслышные, различимые только по теням на солнечных пятнах по брусничнику, перелетали с кроны на крону большие хищники.




«ЗЕМЛЕРОЙКА»


Вдруг на моих глазах плотно убитая дождями и снегом листва на земле вздыбилась, отдельные листики стали на ребро, потом в другом месте послышался писк и показался хоботок, и потом все животное величиной с наперсток – землеройка.


«x x x»

В новой траншее, прорытой нами вчера, оказалась землеройка. Это самое маленькое позвоночное, над которым все мы ходим в лесу, и может быть даже так, что под каждым шагом нашим в земле живет один или два зверька. Мехом своим землеройка напоминает крота: мех короткий, ровный, плотный, с синеватым отливом. На мышь совсем не похожа рыльце хоботком, страшно живая, прыгает высоко в банке, дали червя – сразу съела. Петя стал рыть новую траншею, и когда показывался червяк, клал его землеройке в эмалированную кружку в 12 сантиметров высотой.

Было задумано испытать, сколько она может подряд съесть червей. После того на этой же землеройке мы хотели испытать, что она вообще может съесть: давали ей все. В заключение мы решили испробовать, правда ли, что солнечный прямой луч, как рассказывают, землеройку убивает. Так, убив подземное существо солнечным лучом, мы рассчитывали взвесить ее, смерить как надо, исследовать внутренности, положить потом в муравейник и так очистить скелет. Да мало ли чего мы хотели! Еще хотели достать крота и посадить их вместе.

Но все наши замыслы так и остались неосуществленными: землеройка выпрыгнула через 12 сантиметров высоты на землю, – а земля ей, как рыбе вода, – и мгновенно исчезла.

Появление на свет этого необычайного зверька и его мгновенное исчезновение долго не отпускало мысль мою на свободу и все держало ее под землей, куда погружены корни деревьев.




«ОТРАЖЕНИЕ»


Вода сегодня такая тихая, что кулик над водой и его отражение в воде были совершенно одинаковые: казалось, летели нам навстречу два кулика. Весной в первую прогулку Ладе разрешается гоняться за птичками. Она заметила двух летящих куликов, – они летели прямо на нее, скрытую от них кустиком. Лада наметилась. Какого кулика она избрала себе, настоящего, летящего над водой, или его отражение в воде? Оба были похожи между собой, как две капли воды.

Ладино дело, погоню за летящими куликами, я перевел на свое: погоню за своей какой-то птицей в моем словесном искусстве. Разве все мое дело не в том состоит, чтобы уберечься от погони за призраком?

Вот бедная Лада выбрала себе отражение и, наверно, думая, что сейчас поймает живого кулика, сделала мгновенно с высокого берега скачок и бухнула в воду.




«ЧЕРЕМУХА»


Сочувствуя поваленной березе, я отдыхал на ней и смотрел на большую черемуху, то забывая ее, то опять с изумлением к ней возвращаясь: мне казалось, будто черемуха тут же на глазах одевалась в свои прозрачные, сделанные как будто из зеленого шума, одежды: да, среди серых еще не одетых деревьев и частых кустов она была зеленая, и в то же время через эту зелень я видел сзади нее частые белые березки. Но когда я поднялся и захотел проститься с зеленой черемухой, мне показалось, будто сзади нее и не было видно березок. Что же это такое? Или это я сам выдумал, будто были березки, или. или черемуха оделась в то время, как я отдыхал.


«x x x»

Вчера зацвела черемуха, и весь город тащил себе из лесу ветки с белыми цветами. Я знаю в лесу одно дерево: сколько уж лет оно борется за свою жизнь, старается выше расти, уйти от рук ломающих. И удалось – теперь черемуха стоит вся голая, как пальма, без единого сучка, так что и залезть невозможно, а на самом верху расцвела. Другая же так и не справилась, захирела, и сейчас от нее торчат только палки.




«ГОСТИ»


Гости у нас были. От штабелей дров рядом (два года лежат в ожидании большой воды) пришла к нам трясогузка, просто из любопытства, только чтобы на нас поглядеть. Мы рассчитали, что нам этих дров хватило бы для отопления лет на пятьдесят – вот сколько их было! И за несколько лет лежки бесполезной на ветру, под дождями и на солнце дрова эти потемнели, многие штабеля наклонились друг к другу, некоторые живописно рассыпались. Множество насекомых развелось в гниющих дровах, и в громадном числе тут поселились трясогузки. Мы скоро открыли способ, как снимать этих маленьких птичек на близком расстоянии: если она сидит на той стороне штабеля и надо ее к себе подозвать, для этого надо показаться издали и тут же от нее спрятаться. Тогда трясогузка, заинтересованная, побежит по краешку штабеля и с уголка заглянет на тебя, и ты увидишь ее на том самом поленце, куда заранее навел аппарат.

Бывает очень похоже на игру в палочки-постукалочки, только там дети играют, а тут я, старый человек, играю с птичкой.

Прилетел журавль и сел на той стороне речки в желтом болоте среди кочек и стал, наклонившись, разгуливать.

Скопа, рыбный хищник, прилетела и, высматривая себе внизу добычу, останавливалась в воздухе, пряла крыльями.

Коршун, с круглой выемкой на хвосте, прилетел и парил высоко.

Прилетел болотный лунь, большой любитель птичьих яиц. Тогда все трясогузки вылетели из дров и помчались за ним, как комары. К трясогузкам вскоре присоединились вороны, сторожа своих гнезд. У громадного хищника был очень жалкий вид, этакая махина и мчится в ужасе, улепетывает, удирает во все лопатки.

Слышалось «ву-ву» у витютней.

Неустанно куковала в бору кукушка.

Цапля вымахнула из сухих старых тростников.

Совсем рядом бормотал неустанно тетерев.

Болотная овсянка пикала и раскачивалась на одной тоненькой тростинке.

Землеройка пискнула в старой листве.

И когда стало еще теплей, то листья черемухи, как птички с зелеными крылышками, тоже, как гости, прилетели и сели, фиолетовая анемона пришла, волчье лыко и так дальше, пока не стали показываться в зеленых почках все этажи леса.

Еще была ранняя ива, и к ней прилетела пчела, и шмель загудел, и бабочка сложила крылышки.

Лисица, лохматая, озабоченная, мелькнула в тростниках.

Гадюка просыхала, свернувшись на кочке.

И казалось, этому чудесному времени не будет конца. Но сегодня, перепрыгивая с кочки на кочку в болоте, я что-то заметил в воде, наклонился и увидел там бесчисленное множество комариных жгутиков.

Пройдет еще немного, они окрылятся, выйдут из воды и станут ногами на воду, для них твердую, соберутся с духом, полетят и загудят. Тогда солнечный день станет серым от кровопивцев. Но эта великая армия охраняет девственность болотного леса и не дает дачникам использовать красоту этих девственных мест.

Пошла плотва. Приехали на лодке два рыбака. И когда мы сложились, чтобы уехать, тут же на нашем месте они развели костер, повесили котелок, поскоблили плотву и потом без хлеба хлебали уху и ели рыбу.

На этом единственном сухом местечке, наверно, и первобытный рыбак тоже разводил костры, и тут же стала наша машина. Когда же мы сняли и палатку, в которой у нас была кухня, то на место палатки прилетели овсянки что-то клевать. И это были наши последние гости.

«ПЕРВЫЙ СОЛОВЕЙ»
При выезде из реки в озеро, в этом уреве, в лозиновых кустах вдруг рявкнул водяной бык, эта большая серая птица – выпь, ревущая, как животное с телом, по крайней мере, гиппопотама. Озеро опять было совершенно тихое и вода чистая – оттого, что за день ветерок успел уже все эти воды умыть. Малейший звук на воде был далеко слышен.
Водяной бык вбирал в себя воду, это было отчетливо слышно, и потом «ух!» на всю тишину ревом, раз, два и три; помолчит минут десять и опять «ух»; бывает до трех раз, до четырех – больше шести мы не слыхали.
Напуганный рассказом в Усолье, как один рыбак носился по озеру, обняв дно своей перевернутой волнами вверх дном долбленки, я правил вдоль тени берега, и мне казалось – там пел соловей. Где-то далеко, засыпая, прогомонили журавли, и малейший звук на озере был слышен у нас на лодке: там посвистывали свиязи, у чернетей была война, и потом был общий гомон всех утиных пород, где-то совсем близко топтал и душил свою самку кряковой селезень. Там и тут, как обманчивые вехи, вскакивали на воде шеи гагар и нырков. Показалось на розовом всплеске воды белое брюхо малой щуки и черная голова схватившей ее большой.

Потом все небо покрылось облаками, я не находил ни одной точки, чтобы верно держаться, и правил куда-то все влево, едва различая темнеющий берег. Каждый раз, как ухал водяной бык, мы принимались считать, дивясь этому звуку и загадывая, сколько раз ухнет. Было удивительно слышать эти звуки очень отчетливо за две версты, потом за три, и так все время не прекращалось и за семь верст, когда уже слышалось отчетливо пение бесчисленных соловьев Гремячей горы.




«МАЙСКИЕ ЖУКИ»
Еще не отцвела черемуха, и ранние ивы еще не совсем рассеяли свои семена, а уж и рябина цветет, и яблоня, и желтая акация, – все догоняет друг друга, все разом цветет этой весной.
Начался массовый вылет майских жуков.
Тихое озеро по раннему утру все засыпано семенами цветущих деревьев и трав. Я плыву, и след моей лодки далеко виден, как дорога по озеру. Там, где утка сидела, – кружок, где рыба голову показала из воды, – дырочка.
Лес и вода обнялись.
Я вышел на берег насладиться ароматом смолистых листьев. Лежала большая сосна, очищенная от сучьев до самой вершины, и сучья тут же валялись, на них еще лежали сучья осины и ольхи с повялыми листьями, и все это вместе, все эти поврежденные члены деревьев, тлея, издавали приятнейший аромат на диво животным тварям, не понимающим, как можно жить и даже умирать, благоухая.

«ГРОЗА»
К обеду поднялся очень сильный ветер, и в частом осиннике, еще не покрытом листьями, стволики стучали друг о друга, и это было тревожно слушать. Вечером началась гроза довольно сильная Лада от страха забралась ко мне под кровать. Она вовсе обезумела, и это продолжалось у нее всю ночь, хотя гроза уже и прошла. Только утром в шесть часов я вытащил ее на двор и показал, какая хорошая, свежая утренняя погода. Тогда она быстро пришла в себя.

«ОТЦВЕТАЕТ ЧЕРЕМУХА»
По лопухам, по крапиве, по всякой зеленой траве рассыпались белые лепестки: отцветает черемуха. Зато расцвела бузина и под нею внизу земляника. Некоторые бутоны ландышей тоже раскрылись, бурые листья осин стали неясно-зелеными, взошедший овес зелеными солдатиками расставился по черному полю. В болотах поднялась высоко осока, дала в темную бездну зеленую тень, по черной воде завертелись жучки-вертунки, полетели от одного зеленого острова осоки к другому голубые стрекозы.
Иду белой тропой по крапивной заросли, так сильно пахнет крапивой, что все тело начинает чесаться. С тревожным криком семейные дрозды гонят дальше и дальше от своих гнезд хищную ворону. Все интересно: каждая мелочь в жизни бесчисленных тварей рассказывает о брачном движении всей жизни на земле.

«СУКОВАТОЕ БРЕВНО»
Пыльца цветущих растений так засыпала лесную речку, что в ней перестали отражаться береговые высокие деревья и облака. Весенний переход с берега на берег по суковатому бревну висит так высоко, что упадешь и расшибешься.
Никому он не нужен теперь, этот переход, речку можно переходить просто по камешкам. Но белка идет там и во рту несет что-то длинное. Остановится, поработает над этим длинным, может быть, поест – и дальше. В конце перехода я пугнул ее в надежде, что она выронит добычу, и я рассмотрю, что это такое, или, может быть, она вскочит на осину. Белка, вспугнутая, действительно бросилась вверх по осине вместе с добычей, но не задержалась, а большим полетом с самой верхушки перелетела вместе с добычей на елку и там спряталась в густоте.

«ОСИНОВЫЙ ПУХ»
Снимал жгутики с осины, распускающие пух. Против ветра, солнца, как пушинки, летели пчелы, не разберешь даже – пух или пчела, семя ли растения летит для прорастания или насекомое летит за добычей.
Так тихо, что за ночь летающий осиновый пух осел на дороги, на заводи, и все это словно снегом покрыто. Вспомнилась осиновая роща, где пух в ней лежал толстым слоем. Мы его подожгли, огонь метнулся по роще, и стало все черным.
Осиновый пух – это большое событие весны. В это время поют соловьи, поют кукушки и иволги. Но тут же поют уже и летние подкрапивнички.
Время вылета осинового пуха меня каждый раз, каждую весну чем-то огорчает: растрата семян тут, кажется, больше даже, чем у рыб во время икрометания, и это подавляет меня и тревожит.
В то время, когда со старых осин летит пух, молодые переодеваются из своей коричневой младенческой одежды в зеленую, как деревенские девушки в годовой праздник показываются на гулянье то в одном наряде, то в другом.
После дождя горячее солнце создало в лесу парник с одуряющим ароматом роста и тления: роста березовых почек и молодой травы и тоже ароматного, но по-другому, тления прошлогодних листьев. Старое сено, соломины, мочально-желтые кочки – все поростает зеленой травой. Позеленели и березовые сережки. С осин летят семена-гусеницы и виснут на всем. Вот совсем недавно торчала высоко прошлогодняя высокая густая метелка белоуса; раскачиваясь, сколько раз, наверное, она спугивала и зайца и птичку. Осиновая гусеница упала на нее и сломила ее навсегда, и новая зеленая трава сделает ее невидимой, но это еще нескоро, еще долго будет старый желтый скелет одеваться, обрастать зеленым телом новой весны.
Третий день уже сеет ветер осиной, а земля без устали требует все больше и больше семян. Поднялся ветерок, и еще больше полетело семян осиновых. Вся земля закрыта осиновыми червяками. Миллионы семян ложатся, и только немного из миллиона прорастет, и все-таки осинник вырастет вначале такой густой, что заяц, встретив его на пути, обежит.
Между маленькими осинками скоро начнется борьба корнями за землю и ветвями за свет. Осинник начинает прореживаться, и когда достигнет высоты роста человека, заяц тут начнет ходить глодать кору. Когда поднимется светолюбивый осиновый лес, под его пологом, прижимаясь робко к осинкам, пойдут теневыносливые елки, мало-помалу они обгонят осины, задушат своей тенью светолюбивое дерево с вечно трепещущими листьями.
Когда погибнет весь осиновый лес и на его месте завоет сибирский ветер в еловой тайге, одна осина где-нибудь в стороне на поляне уцелеет, в ней будет много дупел, узлов, дятлы начнут долбить ее, скворцы поселятся в дуплах дятлов, дикие голуби, синичка, белка побывает, куница. И, когда упадет это большое дерево, местные зайцы придут зимой глодать кору, за этими зайцами – лисицы: тут будет звериный клуб. И так, подобно этой осине, надо изобразить весь связанный чем-то лесной мир.


«ЗВОНКОЕ УТРО»
Звонкое, радостное утро. Первая настоящая роса. Рыба прыгала. На горе токовали два раздутых петуха, и с ними было шесть тетерок. Один петух обходил всех вокруг, как у оленей ирвас обходит своих важенок. Встретив на пути другого петуха, он отгонял его и опять обходил и опять дрался. Вспыхнули в серых лесах ранние ивы – дерево, на котором цвет, как желтые пуховые цыплята, и пахнет все медом.


«РЕКИ ЦВЕТОВ»
Там, где тогда мчались весенние потоки, теперь везде потоки цветов.
И мне так хорошо было пройтись по этому лугу; я думал: «Значит недаром неслись весной мутные потоки».

«ВЛАСТЬ КРАСОТЫ»
Художник Борис Иванович в тумане подкрался к лебедям, близко стал целиться, но, подумав, что мелкой дробью по головам больше убьешь, раскрыл ружье, вынул картечь, вложил утиную дробь. И только бы стрельнуть, – стало казаться, что не в лебедя, а в человека стреляешь. Опустив ружье, он долго любовался, потом тихонечко пятился, пятился и отошел так, что лебеди вовсе и не знали страшной опасности.
Приходилось слышать, будто лебедь недобрая птица, не терпит возле себя гусей, уток, часто их убивает. Правда ли? Впрочем, если и правда, это ничему не мешает в нашем поэтическом представлении о девушке, обращенной в лебедя: это власть красоты.

«ИВАН-ДА-МАРЬЯ»
Поздней осенью бывает иногда совсем как ранней весной там белый снег, там черная земля. Только весной из проталин пахнет землей, а осенью снегом. Так непременно бывает: мы привыкаем к снегу зимой, и весной нам пахнет земля, а летом принюхаемся к земле, и поздней осенью пахнет нам снегом.
Редко бывает, проглянет солнце на какой-нибудь час, но зато какая же это радость! Тогда большое удовольствие доставляет нам какой-нибудь десяток уже замерзших, но уцелевших от бурь листьев на иве или очень маленький голубой цветок под ногой.
Наклоняюсь к голубому цветку и с удивлением узнаю в нем Ивана: это один Иван остался от прежнего двойного цветка, всем известного Ивана-да-Марьи.
По правде говоря, Иван не настоящий цветок. Он сложен из очень мелких кудрявых листиков, и только цвет его фиолетовый, за то его и называют цветком. Настоящий цветок с пестиками и тычинками только желтая Марья. Это от Марьи упали на эту осеннюю землю семена, чтобы в новом году опять покрыть землю Иванами и Марьями. Дело Марьи много труднее, вот, верно, потому она и опала раньше Ивана.
Но мне нравится, что Иван перенес морозы и даже заголубел. Провожая глазами голубой цветок поздней осени, я говорю потихоньку:
– Иван, Иван, где теперь твоя Марья?

«ТУМАН»
Звездная и на редкость теплая ночь. В предрассветный час я вышел на крыльцо, и слышно мне было – только одна капля упала с крыши на землю. При первом свете заворошились туманы, и мы очутились на берегу бескрайнего моря.
Драгоценное и самое таинственное время от первого света до восхода, когда только обозначаются узоры совершенно безлиственных деревьев: березки были расчесаны вниз, клен и осина – вверх. Я был свидетелем рождения мороза, как он подсушил и подбелил старую, рыжую траву, позатянул лужицы тончайшим стеклышком.
При восходе солнца в облаках показалось строение того берега и повисло высоко в воздухе. В солнечных лучах явилось, наконец, из тумана и озеро. В просвеченном тумане все казалось сильно увеличенным, длинный ряд крякв был фронтом наступающей армии, а группа лебедей была, как сказочный выходящий из воды белокаменный город.
Показался один летящий с ночевки тетерев и несомненно по важному делу и не случайно, потому что с другой стороны тоже летел и в том же направлении, и еще, и еще. Когда я пришел туда, к озерному болоту, там собралась уже большая стая, немногие сидели на дереве, большинство бегало по кочкам, подпрыгивало, токовало совершенно так же, как и весной.
Только по очень ярко зеленеющей озими можно было различить такой день от ранне-весеннего, а еще, может быть, и по себе, что не бродит внутри тебя весеннее вино и радость не колет: радость теперь спокойная, как бывает, когда что-нибудь отболит, радуешься, что отболело, и грустно одумаешься: да ведь это же не боль, это сама жизнь прошла.
Во время этого большого зазимка озеро было совершенно черное в ледяном кольце, и каждый день кольцо сжимало все сильней и сильней черную воду в белых берегах. Теперь распалось кольцо, освобожденная вода сверкала, радовалась. С гор неслись потоки, шумели, как весной. Но когда солнце закрылось облаками, то оказалось, что только благодаря его лучам видима была и вода, и фронт крякв, и город лебедей. Туман все снова закрыл, исчезло даже самое озеро, и почему-то осталось лишь высоко висящее в воздухе строение другого берега.

«ГУСИ-ЛЕБЕДИ»
Ночь была ясная, звездно-лунная. Сильный мороз, утром все белое. Гуси пасутся на своих местах. Прибавился новый караван, и всего стало летать с озера на поле штук двести. Тетерева до полудня были все на деревьях и бормотали. Потом небо закрылось, стало мозгло и холодно.
После обеда опять явилось солнце, и до вечера было прекрасно. Мы радовались нашим уцелевшим от общего разгрома двум золотым березкам. Ветер был, однако, северный, озеро лежало черное и свирепое. Прилетел целый караван лебедей. Слышал, что лебеди не очень долго держатся у нас, и когда уже так замерзнет, что останется только небольшая середка и уже обозы зимней дорогой едут прямым путем по льду, слышно бывает ночью во тьме, в тишине, как там, на середине, где-то густо разговаривают, думаешь – люди, а то лебеди на незамерзшей середочке между собой.
Вечером из оврага я подобрался к гусям очень близко и мог бы из дробовика произвести у них настоящий разгром, но, пока лез по круче, приустал, сердце слишком сильно билось, а может быть, просто хотелось поозорничать. Был пень у самого верха оврага, и я сел на него так, что поднять только голову, и покажется ржанище с гусями, ближайшее от меня в десяти шагах. Ружье было приготовлено, мне казалось, что даже при внезапном взлете им без больших потерь нельзя от меня улететь, и я закурил папироску, очень осторожно выпуская дым, рассеивая его ладонью у самых губ. Между тем за этим маленьким пальцем была другая балка, и оттуда совершенно так же, как и я, пользуясь сумерками, к гусям подползала лисица. Я не успел ружья поднять, как целая огромная стая гусей снялась и стала вне выстрела. Еще хорошо, что я догадался о лисице и не сразу высунул голову. Она ходила, как собака, по гусиным следам, заметно все ближе и ближе подвигаясь ко мне. Я устроился, утвердил локти, примерился глазом, тихонечко свистнул мышкой – она посмотрела сюда, свистнул другой раз, она пошла на меня.

«ОСЕННИЕ ЛИСТИКИ»
Перед самым восходом солнца на поляну ложится первый мороз. Притаиться, подождать у края, – что там только делается, на лесной поляне! В полумраке рассвета приходят невидимые лесные существа и потом начинают по всей поляне расстилать белые холсты. Первые же лучи солнца убирают холсты, и остается на белом зеленое место. Мало-помалу белое все исчезает, и только в тени деревьев и кочек долго еще сохраняются беленькие клинушки.
На голубом небе между золотыми деревьями не поймешь, что творится. Уносит ветер листы или стайками собрались мелкие птички и несутся в теплые далекие края.
Ветер – заботливый хозяин. За лето везде побывает, и у него даже в самых густых местах не остается ни одного незнакомого листика. А вот осень пришла – и заботливый хозяин убирает свой урожай.
Листья, падая, шепчутся, прощаясь навек. У них ведь так всегда: раз ты оторвался от родимого царства, то и прощайся, погиб.

«ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ»
Осень длится, как узкий путь с крутыми заворотами. То мороз, то дождь, и вдруг снег, как зимой, метель белая с воем, и опять солнце, опять тепло и зеленеет. Вдали, в самом конце, березка стоит с золотыми листиками: как обмерзла, так и осталась, и больше уже ветер с нее не может сорвать последних листьев, – все, что можно было, сорвал.
Самая поздняя осень – это, когда от морозов рябина сморщится и станет, как говорят, «сладкой». В это время самая поздняя осень до того сходится близко с самой ранней весной, что по себе только и узнаешь отличие дня осеннего и весеннего – осенью думается: «Вот переживу эту зиму и еще одной весне обрадуюсь».
Тогда думаешь, что и все так в жизни непременно должно быть: надо поморить себя, натрудить, и после того можно и радоваться чему-нибудь. Вспомнилась басня «Стрекоза и муравей» и суровая речь муравья: «Ты все пела – это дело, так поди же попляши». А ранней весной точно в такой же день ждешь радости без всяких заслуг; придет весна, ты оживешь в ней и полетишь, как стрекоза, вовсе не раздумывая о муравье.

«БЫСТРИК»
Вот полянка, где между двумя ручьями я недавно белые грибы собирал. Теперь она вся белая: каждый пень накрыт белой скатертью, и даже красная рябина морозом напудрена. Большой и спокойный ручей замерз, а маленький быстрик все еще бьется.

«ДЕРЕВЬЯ В ЛЕСУ»
Снежная пороша. В лесу очень тихо и так тепло, что только вот не тает. Деревья окружены снегом, ели повесили громадные тяжелые лапы, березы склонились и некоторые даже согнулись макушками до самой земли и стали кружевными арками. Так вот и у деревьев, как у людей: ни одна елка не склонится ни под какой тяжестью, разве что сломится, а береза чуть что – и склоняется. Ель царствует со своей верхней мутовкой, а береза плачет.
В лесной снежной тишине фигуры из снега стали так выразительны, что странно становится: «Отчего, думаешь, они ничего не скажут друг другу, разве только меня заметили и стесняются?» И когда полетел снег, то казалось, будто слышишь шепот снежинок, как разговор между странными фигурами.


Вернуться наверх
  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 26 июл 2011, 08:40 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
ГРИГОРИЙ НИССКИЙ
ПЛАЧ О СЕБЕ САМОМ
Увы, увы! какие страдания! В чем согрешил я? Или один касаюсь чистых жертв Твоих непреподобно? Меня ли Ты, Очиститель, пережигаешь страданиями или сокращаешь кичливость других, или для того обнажаешь меня, чтобы вывести в борьбу с противником? Все это распределяешь Сам Ты, Царь мой - Слово. Но я едва перевожу на земле последнее дыхание; выплакал все слезы; одно у меня занятие - плакать. Долго ли же оставаться мне в руках нечестивых? Но ты, Блаженный, восставь меня; пусть я худ, однако же священник; восставь, чтобы не соблазился кто-нибудь моими бедствиями! Утратилась моя похвала; да исчезнут и телесные скорби! Утрачена для меня Анастасия; да прекратится и грех! Увы! увы! слезы мои не пересыхают, сердце цепенеет в груди. Удержи, Царь, сугубую болезнь! Удержи болезнь - я погибаю. Ужели милосердие заключено для одного служителя Твоего Григория? Многими бедствиями и телесными скорбями сокрушен я. А у Тебя, Христе, есть благодать, у Тебя, Который пережигаешь меня страданиями. Или останови бедствия и умилосердись над рабом Твоим; или дай силу переносить все с твердым духом!

Христос, Свет человеков, Столп огненный душе Григориевой, блуждающей по пустыне горестной жизни, удержи зломысленного Фараона и бесстыдных приставников; избавь меня от невяжущегося брения и от тяжкого Египта, смирив позорными казнями моих неприятелей, и даруй мне гладкий путь! Если же преследующий враг настигнет меня, рассеки для меня Чермное море, чтобы перейти мне по отвердевшим водам, поспешая в чудную землю, в мое достояние, как обещал Ты; останови широкие реки, отклони стремительное и стенящее копье иноплеменников! Если же взойду в святую землю; буду славословить Тебя немолчными песнопениями. Царь мой Христос, для чего Ты опутал меня этими сетями плоти? Для чего вверг в жизнь - в этот холодный и тенистый ров, если, как слышу, действительно я бог и Твое достояние? Утратилась во мне крепость членов, не слушаются колена; меня расслабило время, сокрушила болезнь, изнурили заботы и друзья, расположенные ко мне недружелюбно. А грехи не хотят покориться; но еще сильнее наступают на меня, и изнемогшего, как робкого зайца или серну, окружают эти псы, желая насытить свой голод. Или останови бедствия и умилосердись; или приими меня к Себе после долговременных подвигов и положи меру скорбям; или благое облако забвения да покроет мои мысли!
Увы мне! изнемог я, Христе мой, Дыхание человеков! Какая у меня брань с супружницей-плотью! Сколько от нее бурь! Как долга жизнь, как долговременно пресельничество! Сколько борений и внутри и совне, в которых может повредиться красота Божия образа! Какой дуб выдерживает такое насилие ветров? Какой корабль сражается со столькими волнами? Меня сокрушают труд и стечение дел. Не по своей охоте принял я на себя попечение о родительском доме. Но когда вступил в него; нашел расхищенным. Меня привели в изнеможение друзья, изнурила болезнь. Других встречают с цветами; а меня встретили камнями. У меня отняли народ, над которым поставил меня Дух. Одних чад я оставил, с другими разлучен, а иные не воздали мне чести. Подлинно, жалкий я отец! Те, которые со мною приносили жертвы, стали ко мне неприязненнее самых врагов: они не уважили таинственной Трапезы, не уважили (не говорю о чем другом) понесенных мною дотоле трудов,а их обыкли нередко уважать и порочные; они нимало не думают заглушить молву о нанесенных мне оскорблениях, но домогаются одного - моего бесславия.


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 03 авг 2011, 20:28 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
ИГОРЬ БАРМИН

МИНИАТЮРЫ
ДЕВУШКА И ПЕСНЯ
Когда темнеет небо и сильно пахнет трава, когда высокие северные звёзды, когда по дорогам проходит осенний ветер и от леса поднимается туман, вдруг зазвучит откуда-тос полей одинокая песня.И петь её будут спокойно, без надрыва, без лишней душевности, будут петь в свой голос,ровно и легко,как будто песня идёт по дороге., и так чисто, как дрожит в небесах звезда.
И тогда я закрою глаза и увижу, как песня летит над дорогой, вчслед за человеком, исчезающим в тумане.
И тогда на холм выбежит девушка. Она тревожно станет вглядываться в туман. Потом девушка кого-то позовёт, раз, другой, но голос её потеряется в белесом молоке,лишь засверкают в тумане непонятные огни.
Тогда девушка побежит, волнуясь, в туман, побежит по мокрой траве вслед за тем, кто ушёл по дороге.
Девушка будет слушать песню, звучащую издалека, будет бежать, задыхаясь, протягивая руки к далёкой песне.
А туман опустится ниже, станет белой стеной, и девушка уже будет бежать наугад,, и песня почти затихнет.
Но вдруг туман расступится. Девушка выбежит в чистую ночь, и звёзды над её головой засверкают так ярко, что девушка увидит вдалеке у леса силуэт и снова услышит песню.
Скоро на краю поля засветится огонёк. Девушка подойдёт к дому и осторожно заглянет в окно, прислонившись щекой к стеклу, едва дыша от бега и волнения.
Девушка увидит, как человек садится за стол, и зелёная лампа льёт свет на его руки, отчего руки кажутся золотыми.
И человек долго что-то будет писать за столом, а девушка будет стоять у двери, а потом войдёт в дом и сядет на стул у окна.
А песня не затихнет, песня будет звучать, звучать едва слышно, чтобы не мешать человеку за его работой,а девушка будет сидеть у окна, и слушать эту песню и смотреть, как человек с золотыми руками о чём-то задумался. А потом девушка уснёт на кушетке. И её укроет пледом этот человек.
И золотистозелёный свет не погаснет в комнате долго, до рассвета, до оого самого мига, пока девушка во сне на маленьком смешном велосипеде, с крылышками не полетит над Землёй.

ЗОЛОТОЙ ФОЛИАНТ
Туманный день. Поле в дымке. Тишина. Сизое небо замерло и звенит. Полдень глухой и тёплый. Пусты дороги, в лесах золотится листва.
Присяду и послушаю звон листьев. Осенью ты богат. Сколько золота на дороге. Сапфиры, изумруды, янтарь...
Сокровища катятся по ветру. Серебряный лист залетел на рукав. Улыбаясь, кладёшь лист в карман.
И весь день собираешь листья.
К вечеру в городе ты купишь на эти листья осенние рассказы любимого автора.
В книжном магазине продавец строго посмотрит на тебя, но потом улыбнётся и достанет с полки золотистый фолиант. Этот фолиант ты будешь читать до утра.
И тебе приснится сентябрь.
Тебе приснится, как ветер распахивает окно и слышится запах воды. Шелестят листья, ещё зелёные, и полные жизни,но уже вздрагивающие от приближения осени.
И тебе захочется оставить свой город и зашагать по дороге, убегающей за горизонт. По этой дороге осень ведёт тебя в твой настоящий дом и вы молчите.

РОДИНА
Наша Родина спит, положив руку под голову. Иногда она просыпается, открывает серые глаза и шепчет тебе о родном и близком.
Может, это проникновенное слово, а может порыв осеннего ветра, прошелестевший в рябине...
Твоя Родина открыта тебе, она парит над тобою. смотри, она слита с тобой и звучит в тебе утром и вечерами.
И в твоих силах бесконечно удивляться её богатству. Её заповедной глубине, мой друг.
Вот, Родина живёт в твоих руках, чистая и доверчивая - Рождество, подаренное небесами, "Отче Наш", напряжённого сердца, девушка, нарядная над кроватью, в сновидении созерцающая Творца...


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 25 сен 2011, 21:03 
Не в сети

Зарегистрирован: 20 сен 2011, 18:24
Сообщений: 188
/// В связи с технической ошибкой, текст данного поста был безвозвратно утерян, в связи с чем, администрация приносит извинения.
Пост содержал ссылку на рассказ Аркадия Аверченко «Лакмусовая бумажка». Поскольку, данный рассказ не вписывается в принципы, ради которых создана данная тема, с ним можно познакомиться в специальной дискуссионной теме: «Литературная завалинка». ///

_________________
За страхом лежит свобода. (с)


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 08 окт 2011, 21:04 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
АЛЕКСАНДР ХАРЛАНОВ

ЯНТАРНАЯ ПЬЕТА

Все кто прикасался к янтарным работам больших мастеров, знает как они обжигают своим пламенем, многотрудных формирований неповторимого шедевра. Каждая работа степень высочайшей точности и неподдельно уникального явления – мы будто перешагиваем пороги Мира Огненного и оказываемся в иной реальности. Так сильно порой воздействуют на людей творческого причастия работы высокого плана и тем паче, если они выполнены из янтаря.
Мне довелось долгое время работать и повседневно общаться с этим уникальным минералом – живицей реликтовых, хвойных деревьев из минувшей эпохи, ставшей легендарной, восходящей временам золотого века человечества!
Это сам по себе очень метафизический камень – руда мистиков средних веков и гностический символ соединения накоплений прошлого и грядущего в лучистой материи времён.
Каждый мастер и подмастерье прикоснувшись к его поверхности, чувствует как он тонко и вдохновенно начинает учить обхождению с его художественными задачами, ожидающими неожиданного решения. Это не вы, а он полирует и шлифует вас, когда вы решитесь решать одну из них. Пока едкий дым проникает в носоглотку, пока напряжение растёт и солнечная пыль создаёт крохотную горку, откуда-то проникают в сознание навязчивые воспоминания вашей жизни. Память всё шире и шире открывает створки воспоминаний. Так творится сотрудничество между художником и древним учителем, природно-космического достоинства...
Здесь нельзя занижать уровень величия творимых работ, Янтарь или Бурштын этого не прощает. Такой подмастерье, бросивший вызов камню, чаще всего скатывается по наклонной своих достижений. Я не раз наблюдал такое воочию.
Но тот, кто смог воодушевиться сопричастием с лучистым вдохновением, смог взметнуться на простор объятия мирового значения. Камень метафизиков - высокородная руда - искушение художественного промысла души.

(посвящается памяти великого Петербургского мастера янтарного искусства – А. А. Журавлёва, убитого возле своего дома подвыпившими хулиганами)


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 10 окт 2011, 20:21 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
СЕРГЕЙ ЁЖИКОВ
СВЕЖИЙ ПОТОК СОЗНАНИЯ

Проходя по базару, Сократ говорил:
- Как же много на свете вещей, без которых можно обойтись! Люди покупают себе дорогие удовольствия на рынке, а я бесплатно добываю себе удовольствия из своей души., — мысленно сказал себе я. Ещё один золотой в копилку нечеловеческого везения последних лет.

***
Наша жизнь щедра на радости и на горе, на счастье и на печаль. Помню, как меня предали друзья. Жёстко и беспощадно как последнюю тварь. Возможно, страх и сознание своей низости понуждали их к предельной жестокости, к потере чего-либо человеческого. Потом уже обобрать человека до нитки - стало называться "развести лоха". И возвращаясь с той встречи, думалось только одно – ответить им тем же, или ещё более жестокими средствами?

***

Сейчас я думаю, что у каждого времени есть своя энергетика. Некое энергетическое поле, которое можно ещё назвать «состоянием». Вот и Булат Окуджава не любил говорить о войне и считал, что это было особое время и особое состояние, которое ничем, кроме как ужасом, не назвать. Раньше я не понимал поэта, мне даже трудно было себе представить: как это – состояние войны, состояние ужаса? Ведь все ужасы краткосрочны, а тут, в войне, годы непрекращающегося состояние смерти, крови, убоя тысяч, миллионов людей… Возможно, 90-е годы показали нам картинку этого ада…

***
Но я-то, дитя пятидесятых, рождённый в ликующее десятилетие, знал и лучшие времена. Никогда не забуду, как мать впервые привезла меня в город. Из горняцкого посёлка, в котором была грязь и сажа, длиннющие коридоры бараков и клопы, меня привезли туда, где все дома чисты и аккуратны. Как сейчас помню, они были окрашены в розовый цвет, а под ногами вместо грязи асфальт. Это была сказка. Потрясение, которое я потом долго носил с собой.

***
И помню шестидесятые, свой возраст припухания желёз. Страна отвоевала, отстроилась, и на нас, на всё общество, постепенно стала натекать лень. И в шестидесятые мы сразу же глотнули романтики, стали искать драйв и приключение, народ потянулся в тайгу, мы мечтательно бренчали «А я еду, а я еду за туманом…», а Никита Михалков спел гимн времени в песне «Я иду, шагаю по Москве…» Я долго не понимал почему народ поёт её, и поёт до сих пор, находя в ней некую глубину. Ведь песня проста и незатейлива. Но потом понял, до меня дошло, что это песня – монолог счастливого человека. Такой безмятежности шестидесятых у нас потом долго не будет. Мы так и не вернули себе того времени.
Болеет не только человек, болеют и страны. Вот и мы сейчас, наше российское общество, болеем. Вообще-то тема исследования социума как единого организма – очень интересна. Впрочем, мы и по истории, и по литературным исследования видим, что человечество проходит какие-то этапы своего пути с тем или иным настроем. Огромное значение для нас имеет исторический опыт, и тогда прошлое страны мы воспринимаем как однажды обретённое знание, который даёт и уверенность, и силу для преодоления. Точно также и некоторые тяжкие периоды давно минувших дней указывают на слабость и склонность к болезням.
Но мы сейчас не станем рассматривать эту тему столь подробно. Нам важнее определиться с тем, в какую полосу мы ныне всей страной угодили и как из неё выбираться. И прежде всего, очень важно понять на какой колдобине нас вынесло в кювет? Что стало причиной нашего разрушительного 20-летнего пребывания на обочине? Мне кажется, что эти причины были заложены с самого начала создания Советского Союза. Они уходят корнями в то далёкое прошлое, когда новая советская власть искала и пробовала сделать свои первые шаги.
Сами посудите, выбрав принципиально новый путь развития, где внове была и экономика, и построение бесклассового общества, не имеющего достаточно хорошего образования, страна должна была выбираться на достаточно высокие ступени развития – добиваться уровня Германии, Франции, Англии… И за неполных двадцать лет (1923 – 1941 г.г.) она эту задачу выполнила. Задачу-то она выполнила, но и наделала множество ошибок. Да и как не наделать, если путь построения общества, избранный Россией, был чист как белый лист бумаги, как белые бескрайние российские просторы.
И потому-то поднятая целина развития порой становилась хождением по мукам. Потому что закалялась сталь – та внутренняя сердцевина социализма. Как и нынешний капитализм на более ранних этапах своего развития – социализм тоже проходил свои университеты. Правда, нынешние наши оппоненты пытаются повесить на нас ошибки прошлого как предмет покаяния. Этак и любое становление, любое начало пути можно повернуть как череду ошибок, как сплошной конфуз и намеренное членовредительство. Карапуз, начинающий ходить, всегда будет набивать свои шишки и синяки, но это не значит, что перед каждым младенцем надо стоять и взывать к нему: ПОКАЙСЯ ЗА ПРОШЛОЕ!


***
Страна, воспевшая Сокола, усердно тянуло общество к юдоли ужа:
«Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам все знаю! Я - видел небо... Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье - землей живу я».
В обществе созрело очень острое противоречие. С одной стороны делалось всё, чтобы человек получал глубочайшее и всестороннее развитие, но в то же время существовали очень серьёзные ограничения. Эти противоречия нужно было как-то снять. И когда вместо состарившего Политбюро пришла команда молодых, решившихся на Перестройку, всем показалось, что вот теперь-то и настало время раскрепощения и отказ от рамок условностей. Ученые могли поехать за границу, артисты тоже стали искать себе место в театрах и Голливуде, в Россию вернулся Юрий Любимов…
Но мы шли, напомню, за добром! То есть нас интересовало нематериальное, нас влекла иная дорога: «А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно?»
Помню, как-то встретились мы с моим другом-однокашником в Ярославле, едем в вагоне. Поезд на небольшой скорости выруливал на основное путь, и мы проезжали мимо длиннющего, тянущегося на многие километры, дачного пригорода. Помните, наверное, те самые пресловутые шесть соток.
- Дачь-то сколько много у вас в Ярославле!
- Да не только у нас, по всей стране они построены. Это же невостребованный труд!
- Не понял.
- Понимаешь, мужик отработает на своём станке, а делать-то ему нечего, он больше не востребован обществом, вот он, чтобы не спиться, и едет сюда, на свои шесть соток, строит домик, разбивает грядки и сажает огурцы-помидоры! Ты посчитай, сколько по стране такого невостребованного труда! Народ душу отводит! Ему же, в его 30 – 40 лет, энергию свою девать куда-то надо! Вот он и выкладывается!
Было и так. Народ тянулся к каким-то туманным далям, был в неком поиске смыслов своего существования, ведь многие из нас могли и рисовать, и играть на музыкальных инструментах, сочинять стихи и прозу, собрать и разобрать радиоприёмник, но как реализовать, образно говоря, воспитанную в нём любовь к небу? И народ искал. Ходил по белу свету, знал многое, многое мог, но куда и чём себя реализовать не знал:
«Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце - подавно.
И ни церковь, ни кабак -
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята…»
***
Распад всегда отнимает силы, ибо это утрата. Распад волей-неволей ввергает нас в преодоление и поиск новых точек опоры. Как человек, идущий и не думающий о прочности и твёрдости своего шага, вдруг осознает, что под ногами не твердь, а хрупкая поверхность – лёд, или зыбкое с трясиной болото. Твёрдость, цельность и наличие опоры – залог уверенности, залог стабильности и устойчивости. Именно поэтому в тактике войн есть такой важный идеологический приём: способность вселить во врага неуверенность, И многом так и было в нашей стране. В каждой деревне были клубы, а в более крупных населённых пунктах обязательно были и музыкальные, и художественные, и спортивные школы. Мы были самой читающей нацией не потому что мода такая была, а была создана развитая система. Мы имели доступ к лучшим книгам, фильмам и постановкам своего времени. Широко доступное высокое искусство будоражило наши умы и наши сердца, мы постоянно напитывались высочайшими образцами мысли и духа. Романы Чингиза Айтматова и Виктора Астафьева, песни Тухманова и Таравердиева – всегда были некими откровениями и взывающие к нашим высший чувствам. То состояние «душа обязана трудится» - было нашим кредо… Чего не скажешь о современном нашем искусстве или современной нашей эстраде. Социализм давал нам качественно иную жизнь, которую с нынешними прилавками, полными картонной колбасы, не сравнишь.
Есть государство, но есть и страна. Что не одно и то же.
И, рассуждая по вашей логике, можно легко сказать, что мне не только государство, но и народ не нужен! А зачем мне тогда народ? Чтобы он сверху меня заливал, а по ночам орала его музыка? Зачем мне народ, если он за собой не может убрать и норовит меня толкнуть в автобусе? Зачем мне государство, а вместе с ним народ, который бывает порой так подл, груб, туп и т.д.

***
И все ваши размышления, обратите внимание, звучат "а зачем МНЕ?" Тогда конечно! Зачем государство, зачем народ? Помните, в давней песни: "Увезите меня в Гималаи!..." Куда угодно, но только чтобы не оставаться здесь!
Как-то говорил я с сыном и обмолвился, что раньше, в советские времена, люди собирались и пели застольные песни. Он удивился:
- А пели-то зачем?»
- Хорошее настроение, добрый круг друзей – вот и тянуло петь песни?
- Ну, понимаю, что настроение хорошее, а петь-то зачем?
- О, так ведь и пели-то мы не только по причине застолья: вино, закуска и прочее. Мальчишками, бывало, пели на скамейках в сквере, в подъездах пели. Душевное состояние было такое – хотелось петь! Собирались и пели: «А клёны выкрасили город колдовским каким-то цветом…», «Если друг оказался вдруг, и не друг, и не враг, а так…». Много было песен. У родителей были свои песни. Более того, у каждой семьи были какие-то свои песни.

***
Потому что была страна и мы её любили, гордились «широтой полей своих и рек», радовались «этим глазам напротив», уезжали в тайгу, напевая «а я еду за туманом», на дни рождения орали хором «прилетит друг волшебник в голубом вертолёте», а на свадьбах по магомаевски тянули «ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела, и плясала…» Это было состояние души. Такова была наша культура, наш фольклор. И мы, признаться, ностальгируем по тому времени, по своей молодости.
Помню, с каким удивлением впервые услышал выражение «ликующие пятидесятые». Слегка призадумался тогда и согласился, что да, действительно, те годы именно так и можно было бы назвать – ЛИКУЮЩИЕ.

***
Отовсюду из репродукторов лилась тогда бравурная музыка, в клубах и различных красных уголках оформление было пышным, очень часто использовались красные ткани, бархат… Да и архитектура – сами поглядите на сталинские дома, первые станции метро, ВДНХ – была помпезной, подчёркнуто утверждающей некие незыблемые ценности. Высокие потолки, архитектурные украшения. Помню, как стоял я на небольшой железнодорожной станции, очарованный репродукцией картины Фёдора Васильева «Оттепель» (1871 г., холст, масло, 55,5 х 108,5 см). Сейчас полагаю, что копия была написана в натуральную величину. Оглянувшись из нашего времени, кажется, что вроде ерунда, да? Но, жили-то мы тогда в бараках, и вся доступная живопись была для нас в виде плакатов. А тут – такая красота! Да на вокзале, в огромном зале с колоннами, в котором потолок уходил ввысь, как в храме, где мы и говорили-то негромко, почти шёпотом.

***
Какие были ощущения? А вот – война закончилась, позади страшные пять лет «всё для фронта, всё во имя Победы!» и теперь впереди нас ждало только прекрасное будущее! А то как же?! Мы же победили, наше дело правое, мы отстояли Мир! И теперь «Миру – Мир» – лозунг, который выкладывался из камней даже на склонах железнодорожных насыпей! Позади бомбёжки, блокада Ленинграда, позади фронт и смерть, а впереди? И легкие наливались неописуемым восторгом и ликованием, хотелось, но не только хотелось, но и пелось «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…» И барак содрогался от плясовых и топота кованых, недоношенных в войну сапог. Страна ликовала! Со слезами и песнями! Какие же теперь-то, после всего пережитого, могли быть трудности, какие несчастья могли быть? И если уж случались трагедии, то обязательно говорили: «Вот, в войну выжил, а тут жить бы да жить, но надо же, себя не сберёг». Казалось, что и сама смерть – она только в прошлом, казалось, что всё горе и все трагедии – тоже позади! Какое горе, какие беды могли нас, доживших до Победы, сломить? Как мы ошибались! На самом деле началась другая жизнь – мирная, порой не менее трагичная.

***
И сейчас, на грани веков, мы опять ошибаемся. Очень как-то инертно и с огромным скепсисом. Правда, настрой у нашего времени и наших современников иной: не ликующий, а порой очень уж какой-то упаднический. Послушать иных, так впереди у нас могут быть только образы криминальных 90-х, непрекращающийся регресс и всё более крутое пике развала страны. Вот, дескать, впереди выборы и нас опять разведут, как лохов. Бюллетени, используя административный ресурс, разложат по урнам, и как сидели эти разжиревшие бюрократы, так и будут сидеть по своим кабинетам. А нам спустят сверху нереальные по дороговизне ипотеки, на ладан дышащее образование, хилую и хромую медицину... Что перечислять, сами знаете.

***
Чудны дела Твои, Господи! Культура. А что она? Что в ней такого ценного, чтобы о ней грустить? Да вроде бы ерунда. Можем же мы прожить без шекспиров и пушкиных, а вот без зарплаты как? Как жить без квартиры и того, что в холодильнике? И даже пословица «не хлебом единым…» всё равно начинается с хлеба и утверждает первостепенность хлеба, ибо «хлеб – всему голова!» Да, против такого аргумента, как говорится, не попрёшь! И, выходит, что материальное превыше всего? Материя – первична, а всё остальное – вторично? И революции, дескать, всегда были за хлеб… И молитвы «Хлеб наш насущный, даждь нам днесь…» – то есть всё же хлеб – обязательно в начале, а уж долги наши, искушения – есть просьбы следующего порядка.

***
Но так ли это? Так ли важно и так ли первично наше то, что к рукам прилипло? И битва за Родину, за отчий дом – это битва за двухкомнатную квартиру в центре города…, да хоть даже и с краю деревни? Нет, я сейчас не о тех, кто выменивал в блокаду хлеб на золото или бриллианты. Эта порода – не есть народ, эта порода – плесень, которая есть в каждом разливе. Я про тех, кто лёг на амбразуру, кто стоял под Москвой и понимал, что позади даже не Москва-столица, и даже не столько Россия и СССР, сколько весь Мир. На смертный бой вставали «с фашистской силой тёмною…». Стояли против того, что несовместимо с понятиями «жизнь», «свет»… И встали ведь не просто так, в рамках фронтовой операции, стояли чтобы умереть, но не пустить. Но тогда какая материя, какой хлеб, спрошу я вас? Где «хлеб наш насущный», если даже молитва начинает со слова «Отче»!

***
Да, для верующего есть высший смысл в словах молитвы «Отче наш…», но и светский человек носил свои нерелигиозные святыни, которые для него выше понятий хлеба, сытного брюха и бытового комфорта. В советский период, в СССР, понимали, что культура человека – это не столько банальная вежливость, его манеры и поведение, сколько внутренние понятия, всё же те его ценности, на которые он опирается в жизни. Всё то, что он считает правильным и честным, как он относится к товарищам, какие песни он поёт. И об этом была всё советское искусство и Культура. Она постоянно вела беседу о таких смыслах, которые для общества были наиболее важны: «если друг оказался вдруг», «от чистого истока в прекрасное далёко», «команда молодости нашей, команда без которой мне не жить».
И что тогда Любовь, или младшая её сестра - Симпатия? Что такое Совесть и что такое Стыд, Почитание или Вдохновение? Явно за пределами естественнонаучных принципов? А всё, что относится к высшим смыслам и высшим проявлениям в человеке – это от Бога? Или от таланта? Но так ли нам это важно, читая М.Лермонтова?
«Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит».

***
Поэтому Метафизика для русского человека – это не всегда вопрос религии. Нам не важно: крещён ли художник священником, имамом или ксендзом, или считается простым светским человеком. Метафизика для русского человека всегда было неким высоким и важным принципом жизни, на который он опирался, будучи даже глубоко светским. К примеру, все знают, что в России к интеллигенции относились всегда даже более почтительно, чем к православному батюшке. А потому что к интеллигенции всегда было отношение не просто как к людям знаний и учёности. А ещё и как к нравственным людям, то есть как к носителям требований метафизического порядка.
***
И всё бы хорошо, только народ ведь стал понимать, что без колбасы, конечно же, плохо, но без страны – вообще никак! Вот и североамериканские индейцы знают об этом хорошо, но неужто нам надо любой опыт, даже опыт резервации и геноцида, на себе пробовать? И потому мы, как часть народа России, говорим: «Пора выводить Россию из регресса, надо бы прислушиваться к мнению народа и обращать внимание на его требования!» И не потому что мы являемся последователями иных политических подходов, а потому что впереди возможен повтор событий 1917 года. Которые приводят не просто к смене власти, но и к большой крови. Мы этого не хотим, а вы? И не говорите потом, что это коммунисты - все, как один, революционеры! Что они-де такие гнусные люди! Мы полагаем, что потом не надо будет упрекать тех, кто в последней своей отчаянной попытке возьмётся за топор и вилы. Они будут отстаивать то, о чём требуют и сейчас, но сейчас требования вполне демократические и корректные, в рамках правового поля. Вот если их не послушать сейчас, то впоследствии не будет и никаких оправданий тем, кто на нынешних парламентских выборах за счёт политтехнологий продавит срок правления нынешней элите.

***
Продавить можно всё, но и отвечать придётся за всё. И это не угроза, это историческое напоминание всем, точно также, как не несёт угрозы и самый обычный дорожный плакат: «Осторожно – впереди поезд!» Можно с ним, с поездом, конечно же, бодаться, но стоит ли? Ведь бронепоезд, как известно, пока ещё на металлолом не сдали.

***
Именно поэтому я считаю, что предупреждать нам нашу власть – надо. Растолковывать ей простые вещи – надо, подсказывать же – просто необходимо! Словами Конфуция, что пора «давать вещам правильные имена и называть их на всех базарах"». Когда вещь правильно названа, то на любом базаре будет и правильное понимание.
***
(продолжение следует)


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: Амфитеатр малых литературных форм
СообщениеДобавлено: 10 окт 2011, 20:30 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 20 апр 2011, 07:35
Сообщений: 955
СЕРГЕЙ ЁЖИКОВ

СВЕЖИЙ ПОТОК СОЗНАНИЯ
Уже на подъезде к Санкт-Петербургу ощущалось, что в стране огромные перемены. Я возвращался в Россию, хотя и не уезжал никогда из СССР. Действительно, раньше это был Ленинград, а теперь Санкт-Петребург. Теперь это уже был другой город, другая страна, другие люди. Поначалу это не осознавалось, ведь это не Прибалтика, это не такое государство, где говорят на каком-то ином языке, тут всё было на русском и по-русски. То есть, все встречные не могли мне, как там, сказать: оккупант! И потому не должно было быть холодности, отчуждённости и внутренней замкнутости, здесь все были – нашими, родными. Но не были. И если по городу как-то неловко встать и рассматривать народ, то в метро – в самый раз. Едешь по эскалатору и смотришь как на витрину. Вообще метро для меня – место для социологического анализа, некий моментальный срез и мгновенное исследование чуть ли любого социологического вопроса. Помню 2008 год, кризис, когда тут сразу же появились молодые люди в пальто и куртках с меховым подбоем. И когда их опять не стало – стало понятно, что кризис сбит.

***
Но первым моим таким социологическим уроком был 1999 год. Сразу после кризиса. Ещё тогда я сказал, что наступает время России, пора жить в России. На меня смотрели с удивлением и не верили: «Где деньги, Зин?!» - «Будут!» отвечал я. И они появились. Но уже чуть попозже. Ну а тогда было время после дефолта. И вот такие вот, я бы сказал мистические ощущения.

Если вы едете по эскалатору снизу, то приходило ощущение, что люди опускаются в нечто тёмное и тяжёлое. И одеты они соответственно – никаких цветных и ярких красок в одежде, только строгие линии и тёмные, либо серые тона. Какой Зайцев, какой Юдашкин – сплошной Троицкий рынок и дешёвый азиатский пошив. Но главное – лица. Хмурые и жёсткие. Не приведи Господь, где-то и кого-то вам толкнуть или нечаянно задеть – даже от бабки можно было получить такую сдачу, что мало не покажется. Люди были озлоблены, их только что кинули, их только что тем самым пресловутым дефолтом размазали по земле. Впрочем, это не то сравнение. Многие тогда слышали историю про какого-то водилу, которому на улице Зины Портновой сделали замечание о том, что нельзя ездить по тротуару. Так вот, он, в ответ, насмерть забил мужика бейсбольной битой. Таковы были нравы. Впрочем, нравы ли?

***
Я приехал в город своей молодости, в город, который мне охотно давал уроки вежливости и культуры поведения: женщинам и старикам уступали дорогу и место в трамвае, а в метро все повально читали книги. И студенты, и рабочие, и обелённая сединами интеллигенция. В городе был разлит некий творческий дух и энергия, устремляющая к вдохновению. Помнится, как по утрам встречали меня в окне купола Смольного собора, который как лебедь был светел и чист, словно устремлённая ввысь птица. Вот, к примеру, московский Собор Василия Блаженного всегда несколько тучен и приземлён, а Смольный собор всегда парит. Нет, конечно же я не столь уж и идеализирую прошлое, было в нём и не всегда хорошее, но я говорю о состоянии человека, жившего в Ленинграде. В Санкт-Петербурге меня встречали другие люди. Я приехал в другую страну. Неожиданно для себя я почувствовал себя здесь иностранцем. Вернуться на родину и не узнать её. И потому ещё часто сидел в задумчивости и рассматривал своих знакомых, чтобы понять и ощутить этот типаж русского человека. Я опять знакомился с родиной. Многие скажут, что экономика сменилась. Нет. Не так. Сменилась среда. Питер изменился и насытился атмосферой рынка.

***
Думаю, все знают, что в обществе, где отношения выше и чище, время пролетает мгновенно, душа освобождается от условностей и приходит раскрепощение, дающее возможность быть естественнее и ближе друг к другу. И поэты в своём сообществе читают стихи, рассказывают о своих переживаниях, а в семье, где люди любят друг друга, есть желание что-то делать приятное и дарить свои чувства. Недавно был в гостях у своего племянника, так мы с его сыном провели чудесный день: и покатались, и о его шахматах поговорили, и сделали поход в супермаркет… Мы были счастливы, что мы можем что-то доброе сделать друг другу. Но все знают как меняется действительность при встрече с явными отморозками, когда перед вами враги, когда всё ваше существование под угрозой. Вот и тогда казалось, что Ленинград упало состояние тюремной камеры. Санкт-Петербург окрестили криминальной столицей России. Не знаю, так ли было на самом деле, но ощущения были вполне жёсткие.

***
Вот такие вот два разных мира мне пришлось ощутить здесь, в Северной столице. Сейчас Питер уже иной, здесь так много прошло различных трансформаций, которые, естественно, наложили и много такого, что вселяет оптимизм. Жизнь берёт своё, даже если целенаправленно опускать нравственные планки. Даже трава прорастает сквозь асфальт, как символ утверждения эволюции. Регресс всегда побеждаем. И тут мне вспоминается анекдот. Пессимист, когда летит с девятого этажа, орёт: «Падаю!», а оптимист кричит: «Лечу-у-у!». Ситуация одна, а отношение – разное. Как город наш Петра – один, а сколько у него пережитых состояний? Вот и Осип Мандельштам писал о нём: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез, До прожилок, до детских припухлых желез…». У него было своё возращение. У меня своё… и будет кто-то другой, но уже очень не хотелось бы оставить ему наших таких разных но в чём-то схожих с поэтом впечатлений.

***
Думаю, что вы понимаете, что я говорю не о политике. А о метафизике. О том состоянии и той среде, в которой мы все с вами живём. Именно поэтому, так как у каждого из нас есть своя метафизика, и надо нам поговорить о ней дорогой, о нашей с вами метафизике: и светской, и исламской, и христианской, и даже буддистской. Каждая страна и каждый город, даже деревушки – ставят себе свои Храмы. В Санкт-Петербурге есть храмы всех основных религий: и буддистский дацан, и синагога, и мечеть… Значит был таки разговор о смыслах, о ценностях и культуре у предков. Почему мы должны этот разговор отрицать? Да-да, не скандалить на этой теме, а разговаривать. С чувством собственного достоинства и с глубоким уважением к культуре другого. Или мы в тюремной камере, в лагере, где инакомыслие – не многогранность Культуры Человека, а разновидность понятий? Трудно вписаться в понятия другого, тем более, если они жёсткие, но с благожелательным человеком можно поделиться Культурою, можно прийти с желанием дарить свои обычаи и традиции, свои знания и свои ценности, своё понимание этики и гармонии.
Люди посланы делами, люди едут за деньгами,
Убегая от обид и от тоски,
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги…»

***
А кому не хочется в этот запах тайги и, встав осенним утром, увидеть белый туман, и упиться им, как самый последний алкаш, – до выворота! А потом можно опять в город, опять набить и одышку, и помрачения от камней стен, толп и асфальта. Думаю, что этот уход в природу Ю. Кукин обозначил как философский поиск Истины, первоосновы и чего-то неискусственного, настоящего. Ехать за туманом, думаю, по-кукински, – это как путь сквозь сомнения, через ускользающую и обманчивую реальность к постижению и озарению. И если в моём прошлом было много плохого, но преобладало-таки настоящее, безыскусное, то в нашем времени уже сформирована огромная доля фальши. Реальность встала на костыли обмана. Не во всём, но во многом.

***
Тут как-то зашёл в универмаг «Московский» посмотреть новые картины, а отдел-то с темой по роскоши – вот и зал был в стиле скромного обаяния буржуазии – хрусталь, позолота, скульптура… И так красиво, так завораживающе! Где, когда и на что создать СЕБЕ такое? Да ни-ког-да! Не в этой жизни. Иные уже говорят: не в этой стране. Вот так-то вот, как далеко мы зашли. Хорошо, а мне? Мне – это надо? Эх, и не по карману, да и не надо вроде бы. Мне бы другого – траву по пояс, родного взморья и воздуха, который как воду – пить можно. Но мою жену туда, в тот магазин, пускать нельзя – мой рейтинг так упадёт, что собирать его уже не останется смысла… Хотя что наговаривать-то? Может за столько-то лет и общность есть, и какая-то близость, понимание.

***
Эх, я же опять о другом, а надо о времени. Так вот, вспоминается и вспоминается прошлое. И даже не потому, что стар, а есть что с чем сравнивать. Каждое десятилетие – как галактики. То кумачовые знамёна с непременно красными плакатами, торжественностью и пафосом, а то чуть ли не сразу за этим – Битлы, рок, твист, а потом танки, горящий Белый Дом, интернет, компьютеры… Но это так, поверхностно, обобщённо и ни о чём – скороговорка по верхушкам эпох. Важно другое понять: как народ-то при кумачах и теперь? Как человек того времени, другого, третьего периода политических и социальных страстей? Если, к примеру, взять дальнее-дальнее – понятно, что античный грек в своём полисе, сандалиях и тунике – это так давно, что уже и не реальность, а миф. История! А тут-то – и жизнь ещё не закончена, а уже как учебник для недорослей. Оглянуться не успел, а пролетело несколько формаций: социализм, развитой социализм, перестройка, капитализм… Но и это уже проходит, и на горизонте нечто новое маячит.

***
Вот задумался: а когда же в моём прошлом был наибольшее сиамское сращение со временем и ответственностью перед ним? Пожалуй, в 1969 году, когда пошёл в армию. Дедовщины в современном понимании не было. Нет, были старики-молодые, но никто никого не бил и ни над кем не издевался. Просто служили, несли «почётную обязанность каждого гражданина». Учились там же. Я стал механиком-водителем танка, получил звание младшего сержанта. А наша отдельная рота – сборная СССР. От Средней Азии до Прибалтики… «Да что там служба в армии! - скажете вы. - Что там такого-то, ещё детсад и школу вспомните!» Но служили, в наряды ходили, при боевом оружии были. И гордились этим, пели «А чтобы люди всей земли/ Спокойно ночью спать могли». И чувствовали в этом свой смысл, свой долг. Это нечто совсем не банальное – стоять ночью на посту. И в мороз, и в лето… Бывает, услышишь, как девчонки возвращаются с танцев, что-то болтают, хохочут… И думается: а ты-то что тут делаешь? Что стоишь и автомат обнимаешь, ведь ни войны, ни сражений – жизнь идёт: тик-так, тик-так… И даже не идёт, а проходит. Мимо. И только вернувшись из армейского отпуска, понял, что жизнь никогда мимо не проходит, она просто идёт, движется в своём темпе и ритме. А события – это не наполнение времени, а лишь внешняя его часть, атрибутика. И там, на гражданке, – пустого порой даже больше, просто они там – в иных условиях.
Эх, было и было. Да так давно, что и не верится. Что там служба, если даже формации прошли в предельно короткие сроки. И у тех социальных периодов – и хорошее было, и плохое, но суть-то в другом. Нам важно осознать то время, понять кем мы-то тогда были! То есть по внешним признакам – всё то же самое: мы кушали, бегали, работали, стояли на посту, но было же что-то и внутри нас. И что нёс в себе мой сосед по отделению – Женька из-под Ивано-Франковска? Ведь не то же самое было, что и сейчас. Чувствуете, какие энергии зашелестели? Вопрос в том, какие песни мы пели и о чём ночами не спали? Мы – ребята конца шестидесятых, и мы – уже то, что с нами сделало время, то есть те остатки и новообретённое, которые мы сами в себе протащили сквозь огромные эоны пространства, отмеченные рождением детей, цитатами съездов, перестройкой, расстрелом парламента… Это как кораблю на парусах и вёслах сходить за три моря из скромного города на Волге в Индию, а потом вернуться обратно. Не меньше.

***
И взгляд наш – вроде бы тот же, и черты наши – в чём-то прежние, но уже что-то иное, как у корабля, возвращающегося в родную гавань. И блеклость красок на бортах, и потёртость на снастях, и много разных признаков пройденного: застрявшие на якоре пряди водорослей, сколы на вёслах, крупинки песка в укромных местах, а главное – дух пройденных дорог. Его не спрячешь. Камо грядеши, человек?

***
Нам всегда, и в детстве, и в молодые годы, говорили: «Мы хотим, чтобы вы стали…». Хорошо сказать «хотим», но мы-то понимали, что даже найти «кем быть?» – это очень трудно, а тут «стать». Помню, Стас и Эдька после восьмого пошли в мореходку. И было ясно, что они нашли свой путь, они нашли как состояться, а в моей голове была каша, ни учиться, ни работать не хотелось, цели мои были какие-то… на пару дней, в крайнем случае, на неделю. А стать кем-то очень хотелось. Сейчас смешно, но тогда была в ходу фраза: я ищу себя. Я – честно искал. Может кто-то посмеивался мне вслед, потому что к этой фразе по-разному относились. Одним было смешно – как это искать, когда вот она, жизнь, проста и бес прикрас! Хочешь – учись, и ты будешь художником, инженером, мореходом… Но то, что лежало на поверхности, – не интересовало, а что скрывалось и ждало где-то в глубине – долго не открывалось.


***
Юрий Воробьёв – поэт божьей милости всю жизнь работал шахтёром. И писал стихи. Сильные стихи. И большие шахтёрские деньги шли семье, а ему важно было сказать своё слово. Поэтическое. Да, мы – многие – хотели стать кем-то, для нас остро и важно было что-то оставить. Не шахтёрскую же лопату. Как писал, опять же, Андрей Вознесенский:
Но люди уходят, врезая в ночные отроги
дорог своих
огненные автографы!
Векам остаются — кому как удастся —
штаны — от одних,
от других — государств.

***
Не все, конечно, так думали, не все ставили перед собой некие цели. По-разному было. И многое из нынешнего – было и в прошлом. Не скажешь же, что вот-де в те времена было всё по-другому и люди были другие, и жизнь была иной, и даже небо было иным. Но во всём есть своя особенность, как говорит Поэт, свой автограф, и прошлое не всегда лучше, но оно другое – это точно. Оно было… м-м-м, не таким циничным. И когда в 90-е услышал как-то раз фразу: главное – «было бы здоровье, остальное купим» – был удивлён повороту сознания и немало размышлял над этим. До сих пор вспоминается. Как просто: взял и купил! И не надо никаких усилий. Стихи, картины, бессонные ночи за кульманом, мозоли – всё тлен и прах, если можно просто взять и купить. А наша Маришка три раза поступала в авиационный институт, но всё не проходила по конкурсу – таков был наплыв желающих. И чтобы идти в свою любимую самолётную область, стала ещё в 9-ом классе ходить не с девчонками на швейную фабрику, а с нами – слесарить и работать напильником. И потом, провалив вступительные экзамены, пошла не на панель (сказать даже тошно), а встала за токарный станок – и потому поступила. Сейчас учёбу можно и купить.
***
М-да, как-то пафосно. Не кажется? Но было же так, было. Без пафоса и без надрыва, как-то просто и естественно. И, наверное, есть и сейчас такое, но тут вся наша беседа о другом. О времени. Я намеренно ушёл от того, чтобы, говоря о своём прошлом, не опираться на знаковых людях, таких как, например, Виктор Цой, Сергей Довлатов, которые шли работать кочегарами, имея цель. И они становились теми, кем становились Владимир Высоцкий, Николай Рубцов – мастерами. Наперекор всему, вопреки сопротивлению, потому что нужно было быть, а не казаться. Это сейчас можно купить и стать. В одночасье: развернул лопатник, как книгу, – нате! Но нет же, как ни крути, а стать кем-то за деньги – нельзя. Можно казаться кем-то – да. Быть же и казаться – очень разные вещи. Быть и стать кем-то – это мужская черта, это качество, основанное на воле. Это женщине очень важно не столько быть, сколько казаться. Для женщины выглядеть – это важно. Ибо истинная женщина – всегда принцесса, всегда королева, и ей очень важно не иметь внешних изъянов: «Вот иду такая вся, в Dolce & Gabbana…», а мужчине выглядеть, или казаться – мало, мужчине надо быть!
***
Мы, в том прежнем мире, жили идеалами, деньги хоть и имели какое-то значение, но второстепенное, многое из материального брало на себя государство со своим общественным фондом потребления, и потому у нас была возможность поиска своего места, своего таланта в себе, не одни же только штаны после себя оставлять. Да-а, именно тогда возникли эти садоводческие кооперативы на бросовых землях, да те самые 6 соток. Те, кто не хватал звёзд с неба, должны были вкладывать свой потенциал во что-то. А где его искать? Для многих простые житейские истины: построить дом, посадить дерево, воспитать сына – становились смыслом жизни. У меня брат такой. В те давние 80-е купил себе дом-развалюху, обложил его кирпичом, отделал, довёл до ума – и сегодня у него даже фонтан во дворе.
***
Деньги совращают человека, деньги обедняют нас, потому что они создают иллюзию, что можно, дескать, купить всё то, что не достаёт. Нет, не всё можно купить. Есть такая народная мудрость: «что внутрь не положено – снаружи не пришьёшь». А деньги создают иллюзию внутренней достаточности. Но мы-то все пришли в этот мир с задачей не через внешнее приобретать себе, не копить, а творить внешнее через свой внутренний потенциал. Даже трактор работает не на себя. Трактор инструмент. Что уж тут про человеческое служение говорить? В малом ли, большом ли – не важно! Как тот, который расписывался на стенах Рейхстага. Вроде бы какие-то каракули, вроде бы чумазый от пороха и гари, порой малограмотно и с ошибками, но написал. И кто он? Да, всего лишь солдат, всего лишь один из миллионов. Но он и есть – то соборное, то общее и многомерное, которое по отдельности не так уж и много, а в сумме – ого-го! Да и солдат-то наш – он мир спас. И мой брат, который построил дом, воспитал… – он не внешнее обрёл, он внутри себя посадил, выносил и выпестовал, а уж потом реализовал, набивая мозоли и натруживая руки. И после них – города и веси. После них – страна. Я уже не говорю про того самого моего друга-художника, который, как теперь оказалось, выражает некое новое направление в живописи… А что деньги? Особенно поминая дефолт – обманка. Как та шапка, которая вроде бы и ушанка, а на самом деле – так себе, меховой берет, а ведь как выглядит.
***
Думаю, подмена понятия «быть» состоянием «казаться» – это женский принцип. И если общество отвергает в своём естестве «быть» – оно не пройдёт свой этап трансформации, того, что должно привести народ к его новому состоянию – «стать», оно теряет право на реализацию своего будущего. Будущее не купишь. Во всяком случае в России.
Интересно рассмотреть такой факт, что всё человечество воспитано женщиной, ведь она не просто рожает и ставит на ноги будущих королей и витязей, героев и гениев, но и вкладывает в сознание ребёнка всё то, что делает его потом выдающейся личностью. Первые представления о добре и зле даются матерью, да и наша самая-самая первая любовь – отдаётся маме. Человечество недооценивает это явление, проходит мимо, и не замечает основы, фундамент, на котором стоит всё общество.
***
Но женщина и с развитием жизни – наша спутница, хранительница нашего очага и дарующая нам, мужчинам, вдохновение – всё это женщина. И «я помню чудное мгновение...» и «поцеловать, наивная мечта, весь милый женский род в одни уста» – всё это о ней. Интересно отмечено на Востоке, что у основания любого дела, и не только при закладке новой жизни, должна быть женщина. И это не намёк на некий секс, это говорит о более высоком, о великом принципе Любви, разлитом в Космосе, нести и хранить который возложено на женщину!


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Форум закрыт Эта тема закрыта, Вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 179 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5 ... 12  След.





Сейчас посетителей в разделе : 8